Цирк проклятых - [11]

Кожаный жакет я расстегнула, но снимать не стала. А то пистолет будет виден. По спине тек пот. Еще чуть-чуть — и я расплавлюсь.

Стивен поглядывал через плечо, проверяя, иду ли я за ним, или просто чтобы меня подбодрить. И улыбаются, просто отодвигая губы от зубов. Почти что скалился.

Я остановилась на середине лестницы, глядя, кик его гибкая фигура скользит вверх. От Стивена исходила энергия, и воздух будто закипал вокруг него. Оборотень. Некоторые оборотни умеют скрывать свою суть лучше, другие — хуже. Стивен не очень. Или ему было все равно, если я замечу. Может быть.

Ликантропия — это болезнь, как СПИД. И относиться настороженно к жертвам несчастного случая — предрассудок. Большинство тех, кто стали оборотнями, пережили нападение. Это не был собственный выбор. Так почему же Стивен все равно мне не нравился, когда я поняла, кто он? Предрассудок? У меня?

Он подождал наверху лестницы, такой же симпатичный, как и прежде, — картинка, но его энергия была заключена в слишком малый объем — как если бы двигатель работал на высоких оборотах на холостом ходу. Зачем Жан-Клоду нужен слуга-оборотень? Может быть, представится случай спросить.

Я поднялась наверх вслед за Стивеном. Что-то, очевидно, было такое в моем лице, потому что он спросил:

— В чем дело?

Я покачала головой:

— Ни в чем.

Не знаю, поверил ли он мне, но он улыбнулся и повел меня к кабине, состоящей в основном из стекла и занавесок, скрывающих то, что было внутри. Больше всего это было похоже на кабину радиовещания.

Стивен подошел к занавешенной двери и отворил ее. Придержал дверь, жестом приглашая меня пройти.

— Нет, после вас, — сказала я.

— Я — джентльмен, а вы — леди.

— Спасибо, но я вполне способна открыть дверь сама.

— Феминистка? Ну-ну.

На самом деле мне просто не хотелось иметь старину Стивена у себя за спиной. Но если он хочет думать, что я — твердокаменная феминистка, пусть его. Это куда ближе к правде, чем многое другое.

Он вошел в дверь. Я оглянулась на ринг. Отсюда он казался намного меньше. Мускулистые мужчины, одетые в трико, вытащили на арену тележку. В ней было два предмета: огромная плетеная корзина и темнокожая женщина. Одета она была в голливудский вариант наряда танцовщицы. Густые черные волосы падали вниз, как плащ, до самых лодыжек. Изящные руки с маленькими темными кистями чертили в воздухе плавные кривые. Она танцевала перед тележкой. Наряд был фальшивым, но она была настоящей. Она знала, как танцевать — не для соблазна, хотя и это было, но ради власти. Танец когда-то был призывом для какого-нибудь бога; но теперь почти никто об этом не помнит.

У меня по шее побежали мурашки, поднимая волосы дыбом. Я поежилась. Что там в корзине? Зазывала у входа говорил, что там — гигантская кобра, но ни одной змее в мире такая большая корзина не нужна. Даже анаконде, самой большой змее в мире, не нужен контейнер десяти футов высоты и двадцати футов ширины.

Что-то коснулось моего плеча. Я вздрогнула и резко обернулась. Стивен стоял почти вплотную и улыбался.

Я проглотила сердце, которое готово было вырваться из глотки, и полыхнула на него взглядом. Я так не хотела пускать его к себе за спину, а тут дала просто подкрасться. Умница ты, Анита, просто умница. И потому что он меня напугал, я на него обозлилась. Но лучше быть обозленной, чем испуганной.

— Жан-Клод там, внутри, — сказал он. У него на лице была улыбка, но в глазах очень человеческий проблеск смеха.

Я набычилась на него, зная, что веду себя по-детски, и плюя на это.

— После тебя, мохнатолицый.

Смех пропал. Он посмотрел на меня очень серьезно.

— Как ты узнала?

Голос у него был робкий и неуверенный. Многие ликантропы гордятся своим умением сойти за человека.

— Это было просто.

Что не было полной правдой, но я хотела его уесть. Ребячески, некрасиво. Но честно.

У него вдруг сделалось очень юное лицо, а глаза наполнились неуверенностью в себе и болью.

А, черт!

— Послушай, я много времени провела среди оборотней. Я просто знаю, что искать, понимаешь?

И чего я стала его утешать? А того, что я знаю, каково это — быть чужаком. Я поднимаю мертвых, и многие люди из-за этого относят меня к монстрам. И бывают дни, когда я с ними согласна.

Он все еще таращился на меня, и задетые чувства смотрели из его глаз открытой раной. Все, если он заплачет, я ухожу.

Он повернулся, не говоря больше ни слова, и вошел в открытую дверь. Я минуту стояла, глядя в проем. В толпе послышались ахи и вскрики. Я повернулась посмотреть. Это была змея, но это не была самая большая в мире кобра. Это была вообще самая большая в мире, мать ее так, змея. Тело ее вилось тусклой серо-черной с желтовато-белым полосой. Чешуя блестела на свету. Голова была в фут длиной и шириной в полфута. Таких больших змей просто не бывает. Она раздула клобук размером со спутниковую антенну. Потом зашипела и высунула язык, как черный бич.

У меня в колледже был семестровый курс герпетологии. Будь эта змея футов восемь или меньше, я бы сказала, что это египетская ленточная кобра. Латинского названия я не могла бы вспомнить даже ради спасения собственной жизни.

Женщина упала ниц на землю перед змеей. Символ повиновения змее. Ей богу. О Господи Иисусе!