Цирк - [65]

2

Продолжая эти поиски, Хуан Гойтисоло обратился сперва к истокам трагедии своего поколения – к детским воспоминаниям о войне, мучившим его как незаживающая рана. О детях, чьи души ограблены войной, о детях, подражающих взрослым в отношении к жизни и смерти, и о взрослых, оставивших им в наследство истерзанную, порабощенную Испанию, рассказал он в романе «Печаль в Раю» (1955), знакомом советскому читателю.

В следующем романе – «Цирк» (1957) – писатель снова исследует современность. Перед нами захолустный городок Лас Кальдас, очень похожий на тот, который почти одновременно с Гойтисоло показал нам Хуан Антонио Бардем в фильме «Главная улица». Такой же неподвижный и затхлый мирок, такие же сплетни и развлечения, такая же неистовая скука, нагоняющая на старших сонную одурь и толкающая молодежь на бессмысленные и жестокие выходки.

Умение Гойтисоло несколькими словами сказать о многом делает эту небольшую по размерам книгу удивительно емкой. Хотя действие ее охватывает всего два ноябрьских дня – канун праздника святого Сатурнино, покровителя Лас Кальдаса, и самый праздник, – автор успевает показать весь городок «в разрезе» – от богача дона Хулио, управляющего Газовой и электрической компанией, до нищего дурачка по прозвищу Хуан Божий человек. Есть тут и дамская хунта, посвятившая себя благотворительности, и провинциальный вариант семьи Паэсов из романа «Ловкость рук» – семейство Олано (отец, занятый делами, жеманница мать, дочери, презирающие родителей), и старая дева Флора, изнывающая в одиночестве, и жители рабочего предместья, и подростки, мечтающие хотя бы ценой преступления вырваться из этого болота.

Жизнь идет заведенным порядком: дамы готовятся к торжественному открытию новой богадельни, дон Хулио сватается к учительнице Селии, которая ему в дочери годится; Селия, влюбленная в Атилу – юношу из бедняцкого квартала, ищет встречи с ним, Атила же вместе со своим другом, по-собачьи преданным ему Пабло, подготавливает ограбление дона Хулио, чтобы бежать за границу с сеньоритой Хуаной Олано, ставшей его любовницей… А жена художника Уты, осаждаемая кредиторами Элиса, ждет не дождется мужа, приславшего из Мадрида загадочную телеграмму: «Опасный убийца продвигается к Лас Кальдасу».

Кто он такой, этот Ута? Представим себе Урибе-Танжерца из «Ловкости рук», только постарше, обремененного семьей и поселившегося в провинции. Во всем остальном это тот же самый сумасброд и фантазер, беспрестанно мистифицирующий окружающих и сам то и дело теряющий чувство реальности. Разве что практический смысл лицедейства Уты более очевиден. «…Мифотворчество было его защитным рефлексом, – размышляет автор вместе с Элисой. – …Что-то неподвластное ему заставляло его с безумной поспешностью набрасывать на себя одну личину за другой, прикрываясь ими, как щитом».

Презрение Уты к материальным благам, к мещанским условностям, его богемный артистизм заставляют почтенных обывателей Лас Кальдаса видеть в нем чуть ли не ниспровергателя всех основ. В глазах обожающих его жены и дочери, в глазах Селии, единственного друга их семьи, Ута – необыкновенное существо, окруженное романтическим ореолом. Сам же Ута с неожиданной трезвостью, хоть и в присущем ему фанфаронском стиле, характеризует себя еще в начале романа, с гордостью думая о том, что «он паразит – столапая гидра с головой водяной лилии, вызывающе бесполезная, предательски фальшивая».

Возвращение Уты в Лас Кальдас (сумасшедшая гонка в такси, за которое ему нечем заплатить) – как бы сквозная линия книги, перемежающаяся эпизодами из жизни городка. В салоне доньи Кармен потешаются дамы над жалкой старой девой; дон Хулио отправляет учительнице ежедневный букет гладиолусов и тубероз; американские туристы фотографируют нищих, громко восхищаясь их живописным видом; под палящим солнцем второй час стоят в строю старцы Лас Кальдаса, ожидая вручения медалей за заслуги, – а откуда-то извне, стремительно приближаясь к этому мирку, несется на автомобиле пьяный художник, распространяя вокруг себя атмосферу непонятной, но заразительной игры.

Вначале тут может почудиться некое противопоставление: застойное, сугубо прозаичное бытие городка – и авантюрная жизнь Уты где-то на грани между действительностью и вымыслом. Но за внешним контрастом постепенно открывается странное сходство. Страсть к «самосочинительству», потребность в иллюзиях оказываются присущими в той или иной степени, хоть и не в столь эксцентричной форме, как Уте, очень многим обитателям Лас Кальдаса, даже самым что ни на есть положительным. Вино позволяет несчастной Флоре забыться в объятиях нищего дурачка, – но это еще, так сказать, простейший вид самообмана. А разве не самообманом является самоотверженная любовь Селии к Атиле – грубому животному, которому ничего не стоит отправить вместо себя на ночное свидание с ней одного из своих приятелей? А покой в семействе Олано – на чем основан он, как не на боязни родителей называть вещи своими именами? И чем же, как не иллюзиями, являются убежденность дона Хулио в том, что бедняки искренно считают его своим благодетелем, или уверенность дамской хунты в том, что теперь, с постройкой новой богадельни, проблема старости разрешена?