Цирк - [54]

Теперь, избрав свой собственный путь в жизни, Селия могла совершенно свободно говорить с ними, объяснить им причины, по которым считает себя вынужденной уехать, уверенная, что ее поймут. Рисуя в своем воображении последний разговор с родными, девушка почувствовала вдруг неожиданный прилив нежности. Матильде и Сантьяго перестали казаться ей пошлой, скучной и надоедливой супружеской парой. Она уже не возмущалась, что они во всем требуют у нее отчета. Теперь они были для нее случайными попутчиками, которых она скоро покинет. Их фигуры растают вдали, и она тотчас же их забудет.

Решив отбросить все, что могло бы омрачить их образ в час расставания, Селия старательно припоминала минуты, когда родные бывали с ней добры и ласковы.

Оставалось еще покончить с доном Хулио, но на этот счет Селия не испытывала особого беспокойства. Дон Хулио – человек умный и поймет, что эту партию он проиграл. Поставленный перед свершившимся фактом, он неизбежно вынужден будет смириться. Для успокоения совести Селия решила написать ему письмо после свидания с Атилой, объяснив причины своего отъезда.

Больше часа она блуждала по знакомым улицам, ни на секунду не теряя ощущения необычности окружающего мира и в то же время собственной отрешенности. Она наблюдала праздничное веселье, но со стороны, как туристка, которая завтра уезжает, внутренне чуждая всему, что происходит вокруг.

Сознание того, что она видит Лас Кальдас в последний раз, повлияло на всю ее душевную настроенность и явилось причиной поступков, которые при иных обстоятельствах не пришли бы ей в голову. Так, вместо того чтобы поскорее уйти прочь, как бывало прежде, она, заслышав звуки оркестра, исполнявшего сарданы, остановилась на площади. Знакомое зрелище утратило в ее глазах свою обыденность, Селия глядела на танцы, словно видела их впервые. Нечто похожее произошло и на ярмарке. Селия много раз бродила по ней раньше, но при этом испытывала одну лишь скуку, а в этот вечер она рассматривала ярмарочные балаганы со странным волнением. Воздух был наполнен криками ребят, завыванием сирен, рычанием громкоговорителей и треском выстрелов. Чувствуя в горле какой-то комок, она мысленно прощалась с автомобилями, каруселью, качелями, лотереей и тирами. Никогда, никогда она больше их не увидит. У нее на глазах невольно выступили слезы.

Потом пришла очередь церкви, Пасео, колониального квартала и Музея XIX века. Селия брела без всякого направления, не слишком раздумывая, куда ведут ее ноги. На Кубинской улице она столкнулась с Хуаном Божьим человеком и попрощалась с ним тоже. Но идиот, когда она обратилась к нему, только твердил, весь во власти необычайного исступления: «Сегодня четверг». Наконец пробило восемь, и Селия медленно свернула к аллеям «Лабиринта». Луна скрылась за облаками, и, когда кончились ряды фонарей, ничего не стало видно. Селия шла по краю тротуара, ориентируясь по черным квадратам взрыхленной под деревьями земли, Хотя сердце ее неистово билось, голова была ясной. Она знала, что объясниться с Атилой будет нелегко, однако слепая вера в себя заставляла ее бросить вызов трудностям.

Когда она подошла к «Лабиринту», луна снова появилась из-за туч, и Селия сочла это добрым предзнаменованием. По мере того, как приближался решительный момент, она чувствовала себя все спокойнее и увереннее. От входа во все стороны сада расходились узенькие тропинки, пустынно белеющие в обморочном свете луны. Хрустя гравием, Селия свернула налево. До назначенного срока оставалось еще пять минут, но вспыхивающий огонек сигареты уведомил ее, что Атила уже пришел.

Тогда сердце Селии дрогнуло, и, не в силах больше сдерживаться, она, рыдая, побежала к нему.

* * *

Владения дона Хулио лежали в некотором отдалении от других построек. Чтобы подойти к дому, нужно было подняться по лестнице на насыпь, ведущую к городскому водохранилищу. Вдоль насыпи тянулась стена в два метра высотой с железной калиткой. Толкнув ее, вы попадали в эвкалиптовую аллею. В конце аллеи светился в ночной темноте круглый фонарь. Там был дом.

Как заранее договорились, Эредиа ждал их у калитки. Дон Хулио не оставил ему ключа от входной двери, но у Атилы был ключ, сделанный слесарем по слепку, который снял цыган.

– Оставайся здесь и сторожи, – сказал ему Атила. – Если что случится, предупредишь нас свистом. Мы откроем окно.

Атила углубился в аллею, за ним следовал Пабло. Тьма была такая густая, что они с трудом продвигались. Порой из-за туч появлялась луна и чертила на гравии мертвенно-серую татуировку. Земля в лохмотьях света напоминала солдатский маскхалат. Пабло слышал рядом тяжелое дыхание друга. Тропу покрывали листья, хрустевшие под ногами. Фонарь у входа еле проглядывал сквозь густые кроны эвкалиптов.

Незаметно для себя они вышли к палисаднику. Дом был большой, трехэтажный, тускло-красного цвета. Почти весь фасад оплетали жадные щупальца вьющихся растений. Огромные окна скрывались за жалюзи. Над дверью был крытый шифером навес, к которому был подвешен круглый фонарь. Поникшая гераць в двух вазах у подножия лестницы впитывала его желтоватый свет.