Цирк - [48]

– Ты думала, что будешь единственной гостьей?

Викки не удостоила их ответом. Очень прямая, под руку с Хорхито, она направилась к столу, где сеньора Лопес в окружении американских моряков прикрепляла медали парам выигравшей стороны.

* * *

Приятно удивленные ребятишки охотно повиновались. Цепляясь за редкие ветки миндаля, которые пощадила разрушительная ярость Уты, они по сигналу Ненуки спустились с ограды и гуськом, словно углубляясь во вражескую территорию, поднялись на галерею, где, скрестив свои маленькие руки, их ожидала с видом судьи Лус-Дивина.

Элиса разглядывала детей сквозь грязное стекло кухонного окна. Друзья Ненуки были маленькие худые замарашки. Непокорные волосы, как у всех жителей этого бедного квартала, падали им на лоб буйными кольцами, из-под век сверкали темные глаза. Они жались друг к другу, как деревенская отара, внезапно покинутая своим пастухом.

– Ну, чего вы ждете? Ешьте. Все это – для вас.

Недоверчиво, словно опасаясь подвоха, ребятишки приблизились к столу. Они пожирали пирожные взглядом. Наконец Ненука схватила кусок пирога и отважно вонзила в него зубы. Остальные выжидали, настороженно косясь на Лус-Дивину. Видя, однако, что опасность им не угрожает, дети накинулись на еду и принялись запихивать в рот огромные куски, почти не разжевывая их.

Элиса поставила на поднос чашки с шоколадом и понесла их к осажденному буфету галереи. Завидев ее, ребятишки отпрянули от стола, но, едва Элиса отошла, возобновили свою атаку. Они еще не были вполне уверены в своем праве и торопились съесть побольше.

Вернувшись в кухню, Элиса поглядела в окно, ища взглядом дочь, но та успела убежать с галереи. Элиса нерешительно оперлась о дверной косяк. Шумная радость ребятишек причиняла ей боль. После недолгого размышления она решила проверить, не ушла ли Лус-Дивина к себе в комнату.

Дверь была заперта, и ключ торчал изнутри. Элиса постучала и прислушалась. Ее первое впечатление подтвердилось: Лус-Дивина плакала. Элиса постучала сильнее, но ее настойчивость привела лишь к тому, что рыдания стали громче.

– Деточка!..

– Оставь меня в покое!.. Я никого не хочу видеть!..

Элиса отступилась. Двери всех комнат были распахнуты, и дом показался ей ужасающе пустым. Она заторопилась в гостиную, чтобы не слышать детских криков, но, проходя мимо входной двери, вдруг остановилась. Кто-то, спотыкаясь, поднимался по лестнице, и эти шаги отдавались в ее сердце, как удары барабана. Человек позвонил у двери и – о чудо! – вставил в замок ключ.

– Ута!..

Муж шагнул вперед, чтобы обнять ее, и, еще не успев поцеловать Уту, она догадалась, что он пьян. Несмотря на теплую погоду, Ута был в пальто, из кармана которого выглядывало горлышко коньячной бутылки. С всклокоченными волосами, остроконечной бородкой и вздернутыми треугольником бровями он походил на чертика, чудесным образом сошедшего со страниц какой-то сказки.

– Иисус! Какая неожиданность! – От волнения она не находила слов. – Когда ты приехал?

– Ты видишь – только что.

– Но ведь до девяти поездов нет…

– Легко догадаться, деточка, что я приехал не поездом.

– Тогда… – Элисе хотелось заплакать: каждый раз, встречая Уту после его отлучек, она с трудом сдерживала слезы. – На чем же ты приехал?

Вместо ответа Ута выразительно помахал руками. На голой стене прихожей по-птичьи заплескалась его тень.

– Прилетел.

– Ута!.. Я говорю с тобой серьезно…

– И я отвечаю тебе, деточка, со всей серьезностью: прилетел. Купил в Мадриде стрекозьи крылья…

Он сделал вид, будто ищет что-то, и начал рыться в карманах, но наткнулся на бутылку и остановился.

– Что-то я не нахожу их. Странно! Я думал, они при мне. Они были светлые-светлые, как шкурка голубого крота. Не знаю, должно быть, их у меня стащили.

– А багаж?

Элиса испугалась, обнаружив, что он вернулся с пустыми руками. Кожаные чемоданы как в воду канули.

– Багаж, естественно, идет поездом. – Ута произнес эту фразу с большим апломбом. – Не мог же я лететь с грузом. На пути было слишком много гор – Гуадаррама, Ането, Монблан, Гималаи… Не говоря уже о болотах и реках…

Элиса начинала понимать. Уклоняясь от прямого объяснения, Ута часто излагал события косвенно, прикрывая их флером фантазии.

– Ты прилетел на самолете?

– Пожалуйста, деточка, избавься от этой дурной привычки прерывать меня, когда я тебе что-то объясняю… О чем бишь я?… Ах, да, о дороге!.. На пути пропасть рек. Перелетая через Эбро…

Когда они вошли в столовую, мальчишки, толпившиеся возле буфета, перестали есть и, опешив, уставились на Уту. Затем, словно приведенные в действие единой пружиной, они кинулись к нему, протягивая руки, и запрыгали вокруг, будто повинуясь некой таинственной команде. Те, кто уже спустился в сад, как одержимые карабкались на перила галереи и на цыпочках балансировали над пропастью.

Не слушая увещеваний Элисы, вопя, мяукая, воя, рыча и хлопая в ладоши, они подняли устрашающий гам в честь зажатого между камином и ставнями Уты, который тщетно пытался перекричать их.

Дети точно опьянели, каждый старался произвести как можно больше шума. Казалось, они с самого начала только и ждали прибытия Уты, чтобы учинить галдеж. Они стучали ложками, вилками, ножами по столу, окнам, тарелкам. Каждый лез из кожи вон, чтобы превзойти соседа. Один мальчуган принес из сада ночной горшок и принялся бить в него, как в барабан.