Цирк - [3]

На мгновение Ута представил себе, будто аплодисменты относятся к нему, а не к актрисе, и шутовски раскланялся на все стороны, подняв руки над головой.

– О, благодарю, благодарю.

Но тотчас же, вспомнив наказы Элисы, пробормотал:

– Не надо, не стоит растрачивать себя на пустяки.

Острые груди женщины, казалось, царили над толпой. Ута, сделав над собой усилие, облизнул губы и, как лунатик, направился к стойке, где его ожидала незнакомка.

– Возьми, прелесть, – сказал он, протягивая ей розу. – Маленький подарок.

Улыбаясь, женщина повернулась на своем табурете, чтобы Ута мог приколоть розу к ее платью.

– Я думала – вы ушли, – сказала она, когда он наклонился.

Ута пропустил мимо ушей ее замечание и заказал бармену еще рюмку коньяку.

– Вы здесь в первый раз?

– Да, в первый.

– Не знаю почему, но я готова поклясться, что где-то вас видела.

– Очень возможно.

– Вы, верно, нездешний?

– Нездешний.

– И далеко вы живете?

– Как когда. Каждую неделю я переезжаю.

– Вы любите путешествовать?

– Вот еще, – ответил он небрежно. – Меня выгоняют, потому что я не плачу.

Женщина расхохоталась и погладила его руку.

– Вы странный, – сказала она. – Я чуть было не поверила, что вы говорите всерьез.

Ута дружески похлопал ее по руке.

– Я стараюсь забыться, – сказал он.

– Забыться?

Она опять хотела что-то спросить, но Ута решил опередить ее: если уступить ей инициативу, возникнет опасность, что разговор безнадежно завязнет.

– В жизни не всегда делаешь то, что хочется, – заметил он.

– Уж это известно. Я и сама…

– Долг призывает нас именно тогда, когда мы меньше всего этого желаем… Например, сегодня я хотел бы остаться с тобой…

Чувствуя на себе взгляд темных, влажных глаз женщины, от печально махнул рукой и крепко сжал рюмку.

– Но не могу.

– Не можете?

– Да, не могу. Я только что получил приказ и должен немедленно возвращаться.

– Возвращаться? – повторила она, как эхо, – Куда?

– Название тебе ничего не скажет. К тому же, – добавил он, понизив голос, – я должен хранить тайну.

Женщина хотела поднести рюмку к губам, но, передумав, поставила ее на стойку.

– Вы военный? – спросила она.

Ута огляделся по сторонам, словно желая удостовериться, что их никто не подслушивает.

– Пожалуйста, не говори так громко.

Слегка обеспокоенная, она тоже оглянулась.

– Когда вы уезжаете?

– Этой ночью.

– Надолго?

– С такой профессией, как моя, никогда нельзя сказать заранее… Может быть, на несколько часов… Кто знает, может, и навсегда.

Он видел по выражению ее красивого лица, что разыгрываемый им спектакль имеет полный успех.

Под шум аплодисментов он шепнул ей на ухо:

– В Марокко началась война.

– Как так?

– Племена спустились с гор и вырезали пять наших туземных батальонов. По последним сведениям, количество пропавших без вести достигает двухсот человек.

– Не может быть! – воскликнула она, пораженная известием. – Сегодня днем в кафе я просматривала газеты и не заметила… Там ничего не говорилось…

– Цензура, – кратко пояснил он.

Женщина заглядывала ему в глаза, словно все еще сомневалась в правдивости его слов.

– У меня там друг, – наконец сказала она, вздрогнув. – Мальчик двадцати двух лет, солдат… В понедельник я получила от него письмо и…

– Восстание началось двенадцать часов назад. Точнее – ровно в девять утра.

– Боже мой, боже мой, – простонала она.

Ута сделал знак бармену и заказал еще две рюмки коньяку.

– Не надо расстраиваться. Мне вот нужно ехать этой ночью, а я, как видишь, весел.

– Вы человек закаленный, опытный, а мальчик…

– Если ты дашь мне его имя и адрес – кто знает, может быть, я повидаюсь с ним.

– Правда? – Лицо женщины озарилось благодарностью. – В самом деле?

– Ничего не могу обещать наверняка… В подобных случаях…

– О, пожалуйста, «прошу вас… Он мой хороший друг и мне хотелось бы…

– Ладно, ладно… Посмотрим, нельзя ли будет что-нибудь сделать для него…! Например, отправить обратно на Полуостров.

Он был человек великодушный. Как-то раз, поднимаясь в старом фуникулере на Тибидабо, он сказал машинисту: «Ваша компания прекращает свое существование, дорогой мой. Будьте готовы, недалек час, когда вас вышвырнут на улицу». Служащий компании удивленно уставился на Уту, но, введенный в заблуждение серьезным выражением его лица, в конце концов поверил. Напугав его хорошенько, Ута тут же пообещал ему работу на несуществующем предприятии: «Скоро я дам вам знать». Разыграв этот фарс, он позволил прослезившемуся машинисту обнять себя, словно и в самом деле был его спасителем.

Так и теперь. Женщина порывисто схватила его руку. Упиваясь своей выдумкой, он разрешил ей это.

– Я сейчас напишу вам его адрес, – услышал он немного погодя.

Опершись на стойку, Ута разглядывал женщину, пока она писала адрес на листке из записной книжки.

– Антонио Фернандес Эредиа, второй пехотный батальон, Мелилья.

– Идет. – Ута спрятал листок в карман. – Я займусь этим, как только приеду.

– Он очень славный мальчик, – говорила она, считая себя обязанной еще что-то сказать. – Он хочет стать инженером.

– Ты не волнуйся.

Одним глотком он осушил рюмку и снова смежил веки. Его мысли упорно возвращались к разговору, состоявшемуся в полдень в кабинете отца. «Десять тысяч. Ровно десять, чтобы заплатить долги». – «Я сказал тебе, что ничего не дам». «Восемь тысяч. Последняя цифра». «Ни восьми тысяч, ни восьми реалов». Когда он попытался разжалобить отца, заговорив о здоровье Лус-Дивины, тот взорвался: «Сколько раз я должен тебе повторять, что мне наплевать на эту девчонку. Я ее в глаза не видел, да к тому же она еще и некрещеная!» Грубиян! Он его научит вежливо разговаривать.