Циклон над Сарыджаз - [2]

Многое успел узнать Макэ. Немало помогли ему жители тех мест. На заключительном этапе операции Оморов выследил банду, устроил засаду в камышах, но сам вместе с товарищами попал в сеть. В последнем донесении Оморов подробно останавливался на разработке операции и в ней не упустил ничего. Однако случай есть случай. Не подставлял же я нарочно себя под пулю, и проводник не предполагал, будто можно так быстро и ловко забраться на скалу, откуда стреляли в меня. Борясь с вооруженным врагом, надо считаться с неизбежностью потерь…

В странах, сопредельных с советскими Среднеазиатскими республиками, в годы второй мировой войны заметно ожили пронемецкие настроения. Их подогревала довольно густая фашистская агентура… Считалось даже, что взятие гитлеровцами Сталинграда может послужить сигналом к активным военным действиям на среднеазиатских границах.

Но последовал разгром фашистов на Волге, провел наступления на Курской дуге. Вот тогда немцы стали использовать своих агентов, старые басмаческие связи без разбору, лишь бы хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь досадить тылу нашей победоносной армии. И то сказать, немного и лет прошло со времени ликвидации массового басмаческого движения. Не могли люди, ненавидевшие наш строй и лишь смирившиеся с властью бедняков, вдруг переделаться, не желать нам зла, а сыновья бандитов осознавать неправоту казненных отцов.

За полночь уже попал я на прием к наркому республики, поднялся мне навстречу Павлов и только руками развел:

— Ты же докладывал — легко ранен! А сам на костылях, да и я нахвастал…

— В чем дело, товарищ нарком? — спрашиваю.

— Прощин из Москвы звонил, — отвечает Павлов. А генерал-майор Прощин тогда возглавлял главное управление по борьбе с бандитизмом Наркомата внутренних дел страны. — Вот я ему и сказал, — продолжил нарком. — Мол, Кошбаев вернулся, ему и поручим дело Аргынбаевых…

— Согласен, — говорю.

— Куда ж это ты — на костылях! Тебя в госпиталь надо. И спорить нечего. В госпиталь! — и разговор вроде заканчивает.

— Простите, товарищ нарком…

— Слушаю, — неохотно согласился Павлов. Наверное, думал, уговаривать стану и ныть, мол, отдайте мне дело, справлюсь.

Только я другую тактику избрал.

— Скажите, пожалуйста, товарищ нарком, каким образом здоровый мужчина, которому на фронт надо, начнет по районам бродить? А?

— Плохо, конечно… Сразу засекут. К своим, таким же работникам, приведут.

— Вот, вот… Раз приведут, два приведут — пропала операция.

— Ты к чему, Кошбаев, клонишь?

— А если пойдет по пустыне хромой… Скажут — раненый с фронта вернулся. На поправку. Он и гуртоправом может назваться, пастбища зимние искать… — Это мне тут же в голову пришло, какой профессии должен быть человек, что на поиск отправится. — Подозрений никаких — ходи, спрашивай, пастбища ищи, с людьми всякими разговаривай, расспрашивай, никто не догадается. А? Товарищ нарком…

— Ой, хитришь, Абдылда… — рассмеялся Павлов.

— Всё как по нотам…

— Почему ты решил, что профессия гуртоправа — самая удобная?

— Кормов в колхозах мало. А поголовье все-таки увеличивается. Все это знают. Получается, нужны новые пастбища. Где их искать? На землях малоосвоенных. А малоосвоенные земли и малозаселенные. В тех районах должны скрываться люди, которые боятся попадаться на глаза другим.

— Резонно… Но я обязан запросить Москву. — И нарком поднял трубку аппарата ВЧ.

Павлов, соединившись с Прощиным, довольно долго объяснял начальнику главного управления ББ Союза ССР мою просьбу, отвечал на вопросы о состоянии здоровья. Было похоже, что разговор складывается не в мою пользу.

— Вот, давай, сам поговори с генерал-майором… — и нарком передал трубку мне.

Пришлось все объяснять сызнова. Наконец Прощин спросил:

— Скольких людей возьмешь с собой?

— Одного… — не желая вступать в спор с начальством, сказал я.

— Одного? — недовольно пробасил генерал.

— Не стадом же ходить. Не годится.

— Трое — это стадо?

— Для пустыни — подозрительное стадо.

— При чем тут пустыня? Они не пойдут в пустыню. Что им там делать? — сердился генерал.

— Это так говорят — «пустыня». Там пастбища. Зимние. Всё поголовье там — овцы, лошади. Там по-волчьи можно нападать и уходить в пески Бетпак-Дала, Муюнкумы, в тугаи Кокуйских болот.

— А как ты их узнаешь, этих Аргынбаевых? Оморов, если и видел их, то последним…

— Попытаюсь достать их фотографии, товарищ генерал.

— Фотографии?! Самонадеянно, товарищ Кошбаев… Вам не кажется?

— Братья Аргынбаевы лет двенадцать проживали в одном месте, у родственницы. Вряд ли молодые парни утерпели, чтоб не сфотографироваться. Хоть единожды…

— И они оставили эту фотографию для вас. Специально, может быть? — ирония звучала и горько и справедливо.

— Может быть… — я попытался отшутиться. Но про себя оставался уверен — есть фотография и находится в Сарысуйском районе, у родственницы, про которую написано несколько слов в донесении Оморова. Оттуда, от аила, от дома родственницы, надо начинать операцию. Женские уши, если хотели слышать, знают почти всё об их намерениях. Наше дело — разговорить женщину, будь она почтенной апа или Джез-кемпир, ну бабой-ягой.

— Слишком много фантазии, Кошбаев, — сказал генерал. — Однако тебе на месте виднее. Лишь вдвоем с напарником пойдешь?