Циклон - [48]
— Имею намерение звездное небо тут с вами наблюдать. Правда, подзорных труб нет… Где-то, видимо, тоскуют без вас телескопы?
— Ни слова о телескопах. — Профессор сердито встряхнул взлохмаченной буроватой гривой. — Молчите о звездах! Где вы их видели? В этом небе их нет! Давно нет. Горбатые самолеты, нагруженные бомбами, — это теперь единственное над нами движение небесных тел!..
Заросшее, обрюзгшее, еще не старое лицо профессора нахмурилось, глаза подернулись пеленой задумчивости и грусти.
— Я из тех наивных, — нахмурился Богдан, — которые верят в звезды. И в солнце… И в таких, как вы. Верю в неистребимость.
Астроном помолчал, в груди у него хрипло дышал огромный кузнечный мех.
— Бессмертье, говорят… Быть может, это не что иное, как всеобщая, высшая воля к жизни? Что б там ни было, а вы ведь чувствуете такую потребность — не исчезнуть? Может, в этом чувстве неисчезаемости как раз и проявляет себя тайная сила жизни, отлитая в форму некой высшей космической реальности? В самом деле, трудно смириться с мыслью о бесследной тленности своей и своих ближних, самых дорогих… Но в конце концов это глубоко интимное, и у каждого, видимо, оно по-своему…. Рано или поздно все, ясное дело, закончится, я имею в виду этот нынешний катаклизм. И не может же человечество тогда не задуматься: почему это было? Почему это стало возможным? Почему цивилизованнейший век опозорил себя такими разрушениями, преступлениями, таким падением, от которого все предтечи, все Коперники и Канты в могилах бы содрогнулись?
— Философы виноваты тоже.
— Возможно. А дальше! Как дальше проляжет дорога к той «вечной гармонии»? Или снова по руинам, по живым душам? Вторым заходом? Повторным, еще, быть может, более страшным циклом? — Профессор вздохнул. — Кажется порой, что древние индийские философы были ближе к истине, чем мы, европейцы. Заглянуть в себя до самых глубин. Ощутить общность со всем живущим… Написать на пряжках ремней не «Uber alles», «Превыше всего», или «Gott mit uns», «С нами бог», а «Я — человек! Живу для любви, для творчества!». Любовь должна всюду разлиться, не поддающаяся никаким искажениям… Ибо если честолюбие, спесь да чванливость тупая, склонность к раздорам будут диктовать мне мои поступки, останусь слепцом. Жестоким и трагичным слепцом, не более…
Профессор не спеша поднялся; некоторое время молча стоял, сгорбившись, опершись на палку, осматривал невеселые свои владения: может, коней считал? Окинул взглядом коней, лозняки и далекую струящуюся зноем пойму, серебристую зелень ее и воды:
— Gratias ago tibi Domine quod fui in hoc mundo… Помните?
— Учил латинский, да недоучил, — признался Богдан, улыбнувшись.
— «Благодарю тебя, боже, что я был на этом свете…» Только и всего.
«Что он нам скажет, этот мудрец звездочет, когда мы обратимся к нему по делу? — подумал Богдан. — Когда предложим ценой жизни отвоевывать этот столь дорогой ему свет?»
— Юдоль конская, окраина вселенной, — вслух размышлял профессор. — Эта роскошная природа, эти светлые воды, рай под тихими небесами… Все это невольно склоняет к созерцанию. К самосозерцанию. Полусон какой-то навевает…
— Хочется зажить жизнью травы? Стать незаметным? Откуда-нибудь из угла наблюдать, что разыгрывается на подмостках жизни?
— Понимаю вашу иронию. Считаю ее даже уместной. Такие, как вы, имеют право на нее: вы, видимо, человек действия. А действие, активное добро — это, кажется, выше всякой мудрости… Но поймите и меня. Состояние человека, который из сфер небесных отброшен к травинке… Иной раз в самом деле начинает казаться, будто утопаешь в какой-то голубой дреме и что нет на свете ничего лучше самой жизни, что истина в этом: просто жить.
После какой-то минуты размышлений велел Богдану идти за ним. Колосовскому показалось, что астроном ведет его к больным лошадям для того, чтобы показать необычную рану, промыть… А он свернул в лозняки. Богдан, пробравшись за ним в заросли, остановился: здесь у самых корней лежали кучей небольшие самодельные седла. Для этих лазаретных кляч, которые вскоре должны были стать конями боевыми, подпольными, способными по ночам уносить хлопцев на задания.
В одной из ночных операций погиб Шамиль.
За несколько дней до этого, возвратившись с углем со станции, возбужденно рассказывал хлопцам:
— Чернозем грузят! Уже и чернозем для них пленным стал!
Да, до сих пор хватали и отправляли людей в ненасытный райх, а этим летом принялись сгребать и чернозем с полей. Плодороднейшую землю, насквозь пропитанную горячим духом жизни, землю, от которой так и пышет солнцем, жадно сдирали с пристанционных полей, везли, грузили на платформы. Извечное богатство народа, этот украинский благодатный чернозем, который из лета в лето гнал силу свою в смугловатые тугие колосья, должен был отныне удобрять постные сероватые грунты Европы.
— И среди тех, которые работают там под конвоем, — рассказывал дальше Шамиль, — есть знаете кто? Немцы-антифашисты. Потому что, когда часовой отвернулся, один из конвоируемых приветствовал меня сжатым кулаком вверх — дескать, рот фронт, камарад!..
— Так на земле, ими ж порабощенной, сами очутились в неволе, — заметил кто-то.
Роман посвящен завершающему этапу гражданской войны — прославленным в песнях боям у Каховки, легендарному штурму Перекопа. В нем убедительно и ярко показана руководящая роль Коммунистической партии в организации защиты завоеваний Октября, боевое единство украинского, русского и других народов в борьбе с врагами.В романе наряду с историческими героями гражданской войны (М. В. Фрунзе, Иван Оленчук — крестьянин, проводник красных частей через Сиваш, и другие) выведена целая галерея простых тружеников и воинов.
В настоящем издании представлена трилогия украинского писателя А. Гончара "Знаменосцы", рассказывающая о событиях Великой Отечественной войны.За трилогию "Знаменосцы" А. Гончару была присуждена Сталинская премия за 1947 г.
Над романом «Таврия» писатель работал несколько лет. Неоднократно бывал Олесь Гончар (1918–1995) в Симферополе, Херсоне, Каховке, в Аскании Нова, беседовал со старожилами, работал в архивах, чтобы донести до читателя колорит эпохи и полные драматизма события. Этот роман охватывает небольшой отрезок времени: апрель — июль 1914 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
Роман «Водоворот» — вершина творчества известного украинского писателя Григория Тютюнника (1920—1961). В 1963 г. роман был удостоен Государственной премии Украинской ССР им. Т. Г. Шевченко. У героев романа, действие которого разворачивается в селе на Полтавщине накануне и в первые месяцы Великой Отечественной войны — разные корни, прошлое и характеры, разные духовный опыт и принципы, вынесенные ими из беспощадного водоворота революции, гражданской войны, коллективизации и раскулачивания. Поэтому по-разному складываются и их поиски своей лоции в новом водовороте жизни, который неотвратимо ускоряется приближением фронта, а затем оккупацией…