Цифровой журнал «Компьютерра» 2013 № 45 (198) - [2]
Однако кульминацией воссоздания уникальной атмосферы романа Бориса Виана, которая по своей утончённости даст фору любой древнегреческой трагедии, стало использование режиссёром и оператором неожиданных дихотомий для передачи настроения зрителю. Дихотомии эти поражают разнообразием: игра света и тьмы, дня и ночи, контраст города и буколических идиллий, солнечного света и проливного дождя. Доходит до того, что ради передачи двойственности момента (например, счастья новобрачных и тревожного ожидания смерти) кадр буквально разделяется на две половинки: в одной из них идет проливной дождь, в другой — стоит знойный полдень!
Одним словом, экранизация романа Бориса Виана Мишелю Гондри удалась на славу. Есть в этом фильме, однако, и ещё одна изюминка, которую трудно переоценить для нашей специфической аудитории (имею в виду родных моему сердцу завсегдатаев портала «Компьютерры»): «Пена дней» — это лакмус эстетического вкуса! Фильм столь изыскан в художественном отношении, сколь и необычен, я бы даже сказал — мучителен для восприятия человеком, безоговорочно погружённым в прагматическую и позитивистскую реальность.
Признаюсь, мне даже трудно представить себе, как рядовой программист (разумеется, на трезвую голову!) сможет досидеть до конца двухчасового зрелища, которое каждым своим кадром бросает вызов житейским представлением о правильном сюжете, правильных проблемах, правильных темах и правильном искусстве. «Пена дней» (и Бориса Виана, и Мишеля Гондри) — это не просто вызов мейнстримному кино, занимающему в 2013 году 99,9% всего экранного времени, но прямо-таки оскорбление для квадратно-гнездового мышления.
Учитывая, однако, что «Пена дней» объективно является квинтэссенцией современного западноевропейского искусства, я бы, будучи технократом, не раздумывая провел эксперимент и просмотрел фильм — хотя бы ради того, чтобы проверить собственную с этим искусством совместимость.
Памятники: искусство, монументальная пропаганда — или же история болезни?
Василий Щепетнёв
Опубликовано 09 ноября 2013
Когда я стану — с подачи инопланетян — Старостой Земного Шара, в список первоочередных задач непременно включу «Закон о вечности памятников», по которому единожды установленный монумент должен будет стоять до тех пор, пока не рассыплется в прах естественным путем. А то привыкли: белые придут — одни памятники валят, красные придут — другие памятники валят, а потомки восстанавливают, восстанавливают… Казне убыток, нечистым на руку людям прибыль, а населению сумбур вместо монументального искусства. Нет! Довольно! Вечность, конечно, это для красоты слога, но бронзовые или чугунные монументы пройдут через века и эпохи, в том сомнения нет. Да и гранитные, и мраморные тоже. Гипсовым, правда, не повезёт, и долго будет ржаветь арматура под голубым небом розовой страны. Ну, думайте, властители: может, лучше меньше, да лучше? Вместо сотни гипсовых изваяний поставить парочку бронзовых? Как решите, так и будет. Тут я вам не судья.
Поводов, по которым я предался беспочвенным измышлениям подобного рода, ровно два. Первый — общероссийского масштаба, это решение о реставрации памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Второй – масштабапровинциального, а провинция, как известно, глядит на столицы и подражает. Правда, порой вместо драмы получается фарс, но это частный случай всеобщего измельчания. Итак, в Воронеже «комиссия по культурному и историческому наследию при городской администрации» (кажется, не напутал) решила установить памятную доску Александру Шелепину. Кто такой Александр Шелепин, многие, поди, и не знают, а ведь во времена оны его не зря прозвали Железным Шуриком, поскольку в своей долгой и плодотворной жизни Шелепину довелось побывать и председателем комитета государственной безопасности. Личность он, бесспорно, интересная, биография — как захватывающий роман, смущает лишь совпадение: в Москве Дзержинский, в Воронеже Шелепин.
Вообще же советская культура и советское искусство любили и любят госбезопасность искренне и нежно. Маяковский, не задумываясь, предлагал делать жизнь с товарища Дзержинского (сразу хочется спросить: «А если подумать?», но некого теперь спрашивать). О батыре Ежове слагали песни, рифмы «Берия — доверие — пионерия» слетали с перьев, как электроны с катода. И кто упрекнёт? Человек искусства хрупок, раним и зависим, вот и задабривает всех божеств, из которых божество грознейшее — в первую очередь. Со временем практика показала: хвалить божество конкретно — штука затратная. Его, божество, сбросят в Днепр или в Стикс — и пропал труд. Еще и автора заодно туда же… в Стикс.
Пример — ради осторожности — приведу из другого ведомства. Известная песня двадцатых годов «Чёрная армия, белый барон» пелась с припевом
С отрядом флотских Товарищ Троцкий Нас поведёт на смертный бой.
Подкачали флотские: восставший Кронштадт подпортил репутацию революционных матросов. А потом и Вождь Красной армии Лев Давидович Троцкий превратился в невесть что. Как вспомнишь, так вздрогнешь, говорили в творческой среде. Потому славить умные люди решили не личность, а органы в целом. Красную армию. Или Чрезвычайную комиссию, сокращенно — ЧК. (Недавно встретил гражданина, искренне полагавшего, что чекист – это человек, выдергивающий чеку гранаты. В этом что-то есть — с точки зрения поэта.) Ну а если нужна личность, то пусть будет собирательная. И получилось! Сначала Александр Белов, он же Иоганн Вайс, потряс души современников, ну а Штирлиц довершил работу, возведя образ на высоту недосягаемую. Вот уж памятник так памятник!
