Цифровой журнал «Компьютерра» 2013 № 26 (179) - [19]

– это, понятно, уже Салтыков-Щедрин.

А Чехов приобщился к статистике всерьёз, жертвуя не только временем, но и здоровьем. Сначала на Сахалине, а затем и во время всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года. Увы, доверие к сухим числам порой и подводило его: так, Мелихово, на бумаге выглядевшее весьма лакомо, на деле огорчило Антона Павловича. И кто надул! Свой брат, творческий человек (художник Сорохтин) и надул! Вот и верь после этого людям и цифрам. Однако унывал Чехов недолго и, взявшись за дело, превратил поместье если не в вишнёвый сад, то в безубыточное хозяйство наверное. А потом в страну пришёл социализм. «Социализм – это учёт и контроль», — разъяснил Ленин, и двадцать пятого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года Совет Народных комиссаров утвердил «Положение о государственной статистике». Девяносто пять лет назад. Скоро юбилей. Вот тут статистика и расцвела.

Известно, что прочность цепи определяется прочностью слабейшего звена. А «чудесатость» цепи – «чудесатостью» любого звена. В послереволюционной России слабейших звеньев было во множестве. Малограмотность в сочетании с апломбом – качество, встречающееся среди руководящего состава революционных лет нередко. Любимой присказкой человека во френче была «Я, конечно, академиев не кончал», после чего руководитель начинал воспитывать и поучать тех, кто кончил начальную школу, не говоря уже о гимназии. Носом по столу, слева направо и справа налево. Поскольку и школа, и гимназия ума всё-таки вкладывала, подчинённые дух времени уловили, лишнюю образованность спрятали и стали радовать начальство хорошими показателями, а печалить плохими перестали. Выходило «всё чудесатей и чудесатей». Выполнять планы было мало, их следовало перевыполнять. Но в меру. «Досрочно уберём урожай!» – никакое не ехидство не пахнущего шипром автора (кстати, нарочно искал одноименный одеколон, естественно, фабрики «Новая Заря» – и не нашел!), а реальный лозунг развитого социализма. Если же учесть, что и сев, к примеру, яровых тоже завершали досрочно, то есть прежде рекомендованной агрономами поры, неудивительно, что зерно приходилось покупать за океаном. Квартальные, годовые и пятилетние показатели потрясали воображение. Полки магазинов тоже потрясали, но уже в другую сторону. К несовпаденью стали привыкать. За обувью, одеждой, индийским чаем и круглыми батарейками к приёмнику «ВЭФ» ездить в столицу.

А на досуге, в поездах и электричках, размышляли: а как, собственно, сравнивают современные достижения с тринадцатым годом? В техническом смысле – как? Да и не с тринадцатым, а просто, вообще? Да взять хоть обувь. Одно дело – матерчатые чуни «здравствуй, пенсия», другое – кожаные сапожки югославского производства. У меня две, а то и три пары чуней (впрок взял, вдруг и чуни исчезнут), у соседки – пара сапожек, кто из нас счастливее? Или сравнить кеды и лакированные туфли, детские сандалики и дедушкины валенки: по весу? по размеру? по расцветке? Наконец, всей электричкой «Тула – Москва» решили: деньгами будут мерить, деньгами, поскольку они, деньги, товар универсальный, максимальной ликвидности и являются эквивалентом стоимости любых других товаров и услуг.

Загвоздка лишь в одном: деньги непостоянны. Возьмем метр: изготовили эталон из латуни в тысяча семьсот девяносто пятом году, четыре года спустя для пущей важности повторили в платине, и с тех пор он каким был, таким и остался (привязка к длине парижского меридиана, оранжевой линии спектра изотопа криптона или скорости света лишь уточняли, но не меняли величину метра). То ж и килограмм. Но деньги… Если бы меры длины и веса уподобились рублю, то метр сегодня был бы короче песчинки, а килограмм легче снежинки. А французский франк просто исчез, стал историческим памятником некогда богатейшей Франции. Потому пускать рубль в статистику – всё равно, что пускать лису в курятник.

Но – пустили.

Если уж в благословенном девятнадцатом веке считали, что в монаршей воле три копейки превратить в пятак (называлось это «порчей монеты»), то в веке двадцать первом опираться на деньги как на нечто незыблемое стало совершенно невозможно. Экономика неуклонно из ведомства знания переползла в ведомство веры. А вслед за экономикой — и статистика. В плановой экономике с государства спрос особый, по крайней мере в теории. Поскольку частное производство и частная инициатива отсутствуют в принципе, и за круглые батарейки, и за велосипедные камеры, и за географические глобусы отвечает государство. Во главе с. Промахнёшься раз, промахнёшься два, и полстраны в ватниках образца тридцать седьмого года щеголяет. Конечно, ватник – одежда практичная: тёплая, грязи не боится, работать ни лопатой, ни топором не мешает, но перед заграницей неудобно. Плевать на неё, на заграницу, а всё равно неудобно. Пришлось прибегнуть к обещаниям. Согласно принципам социалистического реализма. Планы по выпуску всяких пустяков, столь милых сердцу обывателя, от туалетной бумаги до личного автомобиля, приподняли над действительностью и устремили в будущее. Там, в будущем, в избытке будет и штанов грубой хлопчатобумажной материи синего цвета, и книг развлекательных жанров, и бритвенных станков класса «Синяя Борода», потерпите пятилетку-другую, всё будет.