Цифровой журнал «Компьютерра» 2012 № 26 (126) - [12]

Прерывается ли зрительное восприятие мира, когда человек неподвижен? Нет. И дело не в том, что клетки нашей сетчатки чем-то отличаются от лягушачьих, а в том, что мы непрерывно двигаем глазами. Кстати, если какой-то маленький объект прикрепить к нашему глазу, вследствие чего его проекция на сетчатку станет неподвижной, зрительное восприятие этого объекта кардинально нарушится; временами он будет становиться полностью невидимым, а временами станет «появляться» искажённым, видимым по частям.

А что нам мешает остановить непрерывный «танец» наших глаз, когда вокруг нас нет ничего интересного? Помимо прочего, то, что наша психика (в бодрствующем состоянии) строит и непрерывно поддерживает, корректирует модель мира вокруг нас.

Не подумайте, что непрерывная модель в психике — только наше свойство. Исходя из того, что глаза собаки движутся примерно так же, как наши, можно предположить, что и в её психике, как и в психике высокоразвитых млекопитающих и птиц, идут похожие процессы. Думаю, что животное с высокой подвижностью нуждается в непрерывной модели своего физического окружения. Если произойдёт что-то, что потребует энергичных действий, выяснять, в каком месте находится организм, будет поздно. Лучше знать это заранее; раз так, надо непрерывно поддерживать модель своего окружения — вдруг понадобится?

Но действительно ли модель действительности в нашей психике или психике собаки непрерывна? Есть одно важное исключение — сон. Когда человек спит, специальные механизмы блокируют передачу команд от мозга к мышцам, обеспечивающим произвольные движения. Человек не парализован: сердечная, дыхательная мускулатура, мышцы, обеспечивающие перистальтику кишечника, делают своё дело. Но если спящему кажется, что он бежит и машет руками, его конечности, к счастью, не выполняют соответствующих бегу движений. Во сне модель действительности начинает жить своей жизнью, отрывается от связи с корректирующим её сенсорным потоком. Зачем? Когда-то я высказал предположение (не претендуя на его приоритет). Во сне происходит формирование нейронных сетей, обеспечивающих приспособительное поведение, но тренировка этих сетей происходит не в «боевых» условиях, а на модели — опять модели! Интересно, как смотрится это объяснение глазами специалистов сегодня?

...Я писал эту колонку в отрыве от интернета. Доделывая, посмотрел в сети — правильно ли я изложил особенности лягушачьего глаза. Надо же, насколько сильно логика моей колонки повторила логику одной из частей великолепного «Феномена науки» Валентина Турчина! Вероятно, это не совпадение, а наследование — книгу Турчина я когда-то читал. Валентин Фёдорович обсуждает строение глаза лягушки и глаза человека и переходит от их обсуждения к тем моделям, которые мы строим. Но почему-то он начинает сразу говорить о моделях, которые созданы нашим языком, поддерживаемых нашей культурой. Мне кажется, он «перепрыгивает». Поток зрительной информации — один из механизмов поддержания той внутрипсихической модели действительности, которая не нуждается в словах. Конечно, у нас с вами эта модель претерпела сильнейшее влияние культуры, но её основа у нас, вероятно, находится в тесном родстве с моделью собаки (и сильно отличается от фрагментарной модели лягушки). Я думаю, что само возникновение культуры можно рассматривать как следствие логики развития внутрипсихических моделей развития!

Я уже рассказывал о важном для себя выводе. Логику нашего становления можно понять, рассматривая эволюцию моделей действительности в психике высокоорганизованных животных. На примере лягушек можно предположить, что вначале эти модели просто описывают положение объектов, важных с точки зрения питания, защиты и передвижения. Они усложняются, становятся непрерывными, подгружают непрерывный поток сенсорной информации. Каковы следующие этапы их развития? Об этом — позже.

К оглавлению

Дмитрий Вибе: Облака с кантиками Дмитрий Вибе

Опубликовано 22 июня 2012 года

Как-то так получилось, что в последнее время мы (не всё человечество, а определённый коллектив авторов) стали заниматься определением температуры пыли в межзвёздных облаках. Тут есть и косвенный интерес, и прямой. Косвенный интерес — потом использовать эту температуру для моделирования химических реакций и выяснения молекулярного состава облака. Прямой — по повышенной температуре определить, не скрывается ли в недрах облака родившаяся в нём протозвёздочка, которая сама ещё не видна, но уже нагрела пыль в облаке и заставила её светиться.

Понятно, что ни с каким градусником к облаку не подобраться, поэтому приходится идти обходным путём: задать некое распределение пыли по облаку, сделать предположения о её оптических свойствах, задать внешнее (от всех звёзд Галактики) и внутреннее (от возможной протозвезды) поле излучения, решить задачу о переносе излучения и, в конечном итоге, получить спектр облака. Если спектр с разумной точностью совпал с наблюдениями, значит, модель можно использовать дальше, если не совпал, нужно менять или что-то в модели, или саму модель.

Пока для наблюдений был доступен только дальний инфракрасный диапазон (длина волны 100 микрон и более), казалось, что для описания спектра конкретного межзвёздного облака всегда хватает одного значения температуры. Поэтому у наблюдателей и по сей день сохранилась привычка радовать теоретиков сообщениями типа «температура объекта равна 20 кельвинам». Однако когда наблюдения продвинулись в более коротковолновую область, оказалось, что одной температурой обойтись нельзя. Выяснилось, что межзвёздные облака прекрасно излучают не только на ста микронах и более, но и на 10-20 микронах. Пыль с температурой 20 К в этом диапазоне светиться не должна. Чтобы сделать пылинку яркой на 20 микронах, её нужно разогреть градусов до двухсот (по Кельвину).