Цифровая магия - [28]

Джордано Бруно вздрогнул и напрягся. Ремни врезались в его тело. Инквизитор плотоядно ухмыльнулся и, повысив голос, обратился к монахам в углу:

– Братья, все ли готово для дальнейшего допроса?

Один из монахов обернулся и ответил:

– Да, все готово, ваше преподобие.

– Тогда зовите палача. Этот несчастный не желает раскаиваться.

Тот монах, что отвечал прокуратору, вышел из камеры.

Прошло не больше двух-трех минут, и в камеру вместе с монахом вошел невысокий коренастый человек в кожаном фартуке и прошел с монахом в дальний угол, где был разложен пыточный инструмент. Привязанный к столу ученый задышал отрывисто и слегка всхлипывая. Он был отважен и силен в своем упорстве, но боли, которая должна была вот-вот прийти к нему, нельзя было не бояться.

Инквизитор внимательно посмотрел на него и с легким налетом удовольствия в голосе отметил:

– Твое тело умнее тебя, грешник. Оно знает, какая расплата ждет его за грехи. Неужели твой разум окажется глупее тела?

Бруно поднял взгляд, полный ненависти, на инквизитора.

– Тело слабо и боится боли и смерти. Я сильнее своего тела!

Прокуратор рассмеялся. Он знал о теле и силе гораздо больше глупого еретика. Сколько ему встречалось таких самонадеянных грешников. И этот наверняка не был сильнее других – его отвага была больше его разума. Однако здесь умели убивать отвагу.

Но была в деле этого еретика одна странность. Его высокопреосвященство кардинал Камилло Боргезе приказал отнестись к нему со всей серьезностью. Более того, он приказал при ведении этого дела подчиняться иезуиту Игнатию Карафе. Это было достаточно странно. Ему еще не приходилось подчиняться братьям из других монашеских орденов. Впрочем, прокуратора это не обижало – интересы святой инквизиции превыше личных амбиций. Его это не обижало, но пугало. Точнее, его пугал брат Карафа. Когда кардинал представлял их друг другу, было видно, что Карафа относится к его высокопреосвященству в лучшем случае как к равному, а то и… Было в иезуите что-то, что вселяло в опытного инквизитора трепет. Прокуратор был весьма целеустремленным человеком, если не сказать фанатичным, но брат Игнатий казался просто одержимым. Только его одержимость была… темной. Мирандола сам не всегда чувствовал себя достаточно чистым и безгрешным перед Святым Престолом, но греховность Карафы была иного рода. Прокуратор мог поклясться, что в глазах того время от времени проявляются отблески адского пламени, хотя и заметить их инквизитор смог лишь благодаря великолепному знанию людей.

На самом деле брат Игнатий приказал не трогать несчастного ученого, точнее, припугнуть и дать почувствовать, что ждет его за сопротивление. Необходимо было лишь довести того до состояния душевной паники. Для Святого Престола была крайне важна книга, о которой прокуратор расспрашивал Бруно. И пока не получена вся информация, а лучше сама книга, нельзя причинять ученому вреда, дабы не рисковать потерять его при суровых пытках. Лишь «слегка», сказал иезуит. А в нужный момент появится Игнатий и «спасет» несчастного от продолжения пытки.

– Господь дал нам тело и для того, чтобы вводить нас во искушение, но и для того, чтобы вразумлять нас через лишения и боль, – обратился прокуратор к допрашиваемому. – Если же ты продолжишь упорствовать, это будет говорить о том, что дьявол дает тебе силы сопротивляться святой инквизиции.

– Зачем меня обвиняют в связи с дьяволом? Я никогда не поклонялся врагу рода человеческого! Я даже не знаю, существует ли он…

– Вот! Отрицающий Сатану отрицает Господа! Братья, все ли готово к пытке? – обратился инквизитор к монахам и палачу.

Привязанный к столу Бруно был бледен, но после слов инквизитора побледнел еще больше, однако нашел в себе мужество обвинить своего мучителя:

– Это не я, а вы нарушаете заповеди нашего Господа. Апостолы обращали людей в веру проповедями и примером своей доброй жизни. Вы же используете кары и боль. Так кто же следует Сатане? – уже выкрикнул ученый.

Ему никто не ответил, доминиканец только зло посмотрел на Ноланца.

Палач, тот, кого привел монах-иезуит, молча подошел к пыточному столу и, легко приподняв стол с одной стороны, поставил его набок, так что Бруно оказался в вертикальном положении и повис на ремнях. В поверхности стола, как раз по обеим сторонам шеи, находились два отверстия. Палач пропустил узкий кожаный ремень через одно из них, перекинул его по шее несчастного и пропихнул ремень обратно через другое. Потом он связал концы ремня между собой и продел в образовавшуюся петлю деревянную палку и вопросительно посмотрел на инквизитора. Тот молча кивнул, и палач начал крутить палку. Закручивающийся ремень стал натягиваться, петлей сдавливая шею пытаемого. Лицо того стало пунцовым, на висках вздулись вены. Из горла вырвался не то стон, не то хрип. Руки пытались вырваться из привязных ремней, но тщетно.

Тут открылась дверь в камеру, и вошел еще один человек. На нем был черный плащ и черная же шляпа. Войдя в камеру, он снял шляпу и воскликнул:

– Брат Паоло! Зачем?

Прокуратор оглянулся, напустив на себя смущенный вид.

– О, брат Игнатий! Я веду допрос этого грешника. Однако он упорствует, и я вынужден прибегнуть к пытке, дабы склонить его к сотрудничеству с Церковью и заставить отказаться от ереси.