Цицерон - [50]

Если бы он уже в 74 году знал обстоятельства дела полностью столь же хорошо, как узнал их впоследствии, вот какая картина развернулась бы перед его глазами.

Эта история началась не в Алетри, а в Ларине, более крупном городе, лежащем на адриатическом склоне Апеннин, примерно на высоте Арпина. Там, в Ларине, проживал некий Оппианик, женившийся пять раз. Последней женой его стала Сассия, которая была ранее замужем и имела от первого брака сына по имени Авл Клуенций Габит. После того как в 88 году ее муж, отец Клуенция, скончался, Сассия вышла сначала за собственного зятя, то есть бывшего мужа своей дочери Клуенции, а потом — за Оппианика. С помощью яда Оппианик сумел устранить большинство членов этой сложной и многочисленной семьи. Последним, кто оставался в живых и мог претендовать на свою долю наследства, был Авл Клуенций Габит, сын Сассии. Чтобы избавиться и от него, Оппианик прибег к своему обычному средству. Клуенций, человек весьма слабого здоровья, держал при себе врача по имени Клеофант, а у врача был помощник — раб Диоген. Оппианик поостерегся прямо обратиться к Диогену с предложением дать Клуенцию яд и начал переговоры с одним из своих друзей из Ларина, Гаем Фабрицием, человеком сомнительного поведения, к тому же постоянно испытывавшим острую нужду в деньгах. У Фабриция был отпущенник Скамандр, судя по имени, совпадающему с названием реки, омывающей холм, на котором стоит Троя, — фригийский грек. Скамандру и поручили договориться с Диогеном.

С этого дело и началось. Диоген притворно дал согласие, но рассказал все своему хозяину Клеофанту. Клуенция предупредили, и он обратился за советом к сенатору Марку Бебию. Решено было устроить злодеям ловушку. По совету Марка Бебия, который предвидел, какая, правовая ситуация сложится в результате, Клуенций купил Диогена, что исключало возможность допрашивать его в ходе следствия. Между Диогеном и Скаманд-ром устроили свидание, во время которого последний должен был вручить Диогену яд и денежное вознаграждение за соучастие. В момент передачи внезапно появились свидетели — декурионы Ларина, — и Скамандр оказался пойманным с поличным. Клуенций подает на Скамандра в суд. В качестве обвинителя был приглашен некто Публий Каннутий, о котором Цицерон лестно отзывается в «Бруте»; Цицерон, со своей стороны, по просьбе алетрийцев взял на себя защиту. Речь его не сохранилась. Некоторые признаки указывают на то, что определенная ее часть представляла собой altercatio, то есть полемику между защитником и обвинителем. Так или иначе, но Скамандр был осужден. Немедленно вслед за тем Клуенций возбуждает дело против патрона Скамандра Гая Фабриция, которому также выносится обвинительный приговор. Лишь теперь Клуенций получает долгожданную возможность выступить с обвинением подлинного инициатора всей интриги — Оппианика, своего отчима! Суд в том же составе, связанный, по словам Цицерона, ранее им же вынесенными решениями, вынужден осудить и Оппианика. Сложигшаяся ситуация позволила защитнику Оппианика обвинить председателя суда Юния Брута в получении взятки, а вскоре то же обвинение было предъявлено и другим членам суда. Возник громкий скандал, специально подстроенный адвокатом Оппианика народным трибуном Луцием Квинкцием, которого Цицерон позже в речи «В защиту Клуенция» характеризует как демагога и врага сената. Замысел Квинкция состоял в том, чтобы довести дело до отмены сулланского закона о правосудии, согласно которому членами суда могли быть только лица сенаторского сословия. Тот же конфликт, как нам предстоит увидеть, лежал в основе процесса Верреса. Юний Брут не смог оправдаться, что и положило конец его политической карьере. Цицерон вел себя активно лишь на первой стадии разбирательства, но, по-видимому, раскаивался и в этом, по крайней мере, если судить по некоторым местам из позднейшей речи «В защиту Клуенция», где он дает краткий обзор всей истории вопроса в целом. Речь свою в защиту Скамандра он публиковать не стал, и когда несколько лет спустя ему пришлось выступать в повторном деле Клуенция, был этому очень рад. В речи на повторном процессе он формулирует свое понимание роли адвоката (в частности, в связи с обвинениями по его адресу в том, будто он берется защищать заведомых преступников) :

«Глубоко заблуждается тот, кто считает, что наши судебные речи являются точным выражением наших личных убеждений; ведь все эти речи — отражение обстоятельств данного судебного дела и условий времени, а не взглядов самих людей и притом защитников. Ведь если бы дела могли сами говорить за себя, никто не стал бы приглашать оратора; но нас приглашают для того, чтобы мы излагали не свои собственные воззрения, а то, чего требуют само дело и интересы стороны».

Здесь обозначена очень важная проблема: может ли адвокат выступать против своих убеждений и совести? Цицерон отвечает, что не выносит приговор, а только оказывает помощь клиенту. Поэтому истина, которую он отстаивает, носит относительный, частный характер, ибо отражает лишь одну сторону, один аспект дела. Задача адвоката противной стороны состоит в том, чтобы представить контрдоводы, и лишь судья сможет сделать обоснованный выбор. Уверенность в справедливости такой позиции Цицерон черпал в учении Академии и, точнее, Филона из Лариссы. Здесь снова философия приходила па помощь красноречию, указывала на допустимость и даже необходимость рассуждать с противоположных точек зрения, рассматривать все «за» и «против» и предоставлять слушателю (в данном случае — судье) свободу выбора.