Чюрлёнис - [13]
«Дружбу», произведение более позднее, легче «прочитать» литературно. Вспомним историю его создания. Сестра художника В. Чюрлёните- Каружене, комментируя одно из писем брата, писала: «Б. Вольман, которая внесла столько света, тепла и красоты в жизнь М. К. Чюрлёниса, художник посвятил одно из своих самых светлых произведений – «Дружба».
Часовенка
Но то был лишь первый толчок к созданию ее, и, разумеется, Чюрлёнис вручает пламень дружбы не только своей покровительнице. По тонким чертам, пропорциям, в картине угадывается женщина, получившая (или несущая другим) солнечное тепло дружбы. Это женщина-муза, сотканная из песен и сказок, из музыки и любви, из дружбы и верности.
В «Дружбе» (а отчасти и в «Истине») – снова, уже ставшее у Чюрлёниса классическим, движение справа налево, снизу вверх. Почему художник почти всегда избирал в те годы такую композицию? Обращая свои глаза к картине, мы обычно смотрим слева направо. Это привычка: мы пишем, читаем слева направо и т. д. Зная это, художники сознательно (или, не зная, бессознательно) помещают «главного героя» влево от центра. Этому учит нас история живописи. И у Чюрлёниса в «Истине свет-истина и большинство мотыльков-ангелов сдвинуты несколько влево от центра, огненный шар солнца-дружбы в «Дружбе» – также в левой половине картины. В средней части триптиха «Сказка» птица-«черный ужас» находится слева, большинство картин цикла «Зима», «Лето» решены по тому же принципу. Если не сам «герой» помещен в левой части картины, то по большей части в эту сторону устремлено движение. В «Сказке», например, птица-«черный ужас» находится слева и летит влево, в «Колокольне» и колокольня изображена слева и облака плывут влево, в «Спокойствии» линии «острова-зверя» плывут влево, в бескрайний простор.
Чтобы получить «затрудненное», медленное, точнее, трагическое движение, художники обыкновенно дают ему направление сверху вниз, справа налево (непривычное в нашей повседневной жизни), а для изображения легкого, быстрого, радостного движения – слева направо, снизу вверх.
Так как в картинах Чюрлёниса движение чаще всего медленное, «задумчивое», даже трагическое, оно соответственно и компонуется. Чюрлёнис ломает все правила композиции, но нам неизвестно, совершалось ли это сознательно, рационально или стихийно, эмоционально.
Раньше, когда речь заходила о рисунке, многие пытались доказывать, что Чюрлёнис не умел рисовать. Но вот перед нами несколько его рисунков, где изображены в большом размере головы, руки, фигуры человека до пояса. В них Чюрлёнис – прекрасный рисовальщик, умеющий использовать рисунок для выражения идеи картины. На минуту представим себе, что произошло, если бы в «Истине» рука была нарисована «по всем правилам». Получилась бы какая- то очень реальная рука со всеми пальцами, мышцами, морщинками, со световыми бликами, физически материальная. Вся эта материя «лезла» бы в глаза, и мы смотрели бы только на эту руку, не замечая ни света, ни мотыльков, ни самого «автопортрета» (по мнению некоторых исследователей творчества Чюрлёниса, фигура в «Истине» – это автопортрет).
Руку художник решает как одно целое коричневатое пятно, легко очерченное красной линией. Лицо в «Истине» трактуется очень мягко, чтобы оно не заслонило символического света и летящих ангелов. Так же трактуются руки и лицо в «Дружбе», они не низводят нас из мира мечты на землю, а позволяют создавать в своем воображении удивительные фантастические образы.
И все же творческая стихия Чюрлёниса не в изображении человека – он замечателен и неповторим, когда создает свой «философский» пейзаж. Литовский искусствовед В. Кайрюкштис писал: «Словами невозможно пересказать мысли, настроения и чувства, составляющие содержание картин Чюрлёниса». Такого же мнения придерживается и автор этих строк. И если иногда он все же пытается поделиться своими субъективными мыслями о содержании картин Чюрлёниса, то делает это без всякой претензии сказать «последнее слово». Напротив, он полагает, что каждый вправе по-своему пересказать Чюрлёниса. Но пальму первенства тут следует все же отдать поэтам – только они, наверно, могут образно интерпретировать картины этого художника, пользуясь средствами самого Чюрлёниса – параллелизмами, гиперболами, метафорами, сравнениями, «одушевлением» природы, ее персонификацией, поэтическими ассоциациями, философским углублением в природу вещей. Мне же как художнику и искусствоведу придется выполнить очень трудную задачу познакомить читателя с жизнью Чюрлёниса, с теми условиями, в которых формировалось его гениальное творчество, и, конечно, «пересказать» его картины. А это – нелегкое дело. Например, картину «Мой путь» не перескажешь.
Два дерева
Можно лишь очень обще очертить ее идею: в центре триптиха (вторая часть) символическими, почти абстрактными (подчеркиваю «почти!», так как Чюрлёнис не был абстракционистом) средствами изображен «Путь Чюрлёниса» путь его жизни, творчества, идеалов, стремлений.
Это путь, который ведет в далекие, рожденные воображением страны, это путь, который ведет в сказочное королевство, это путь, на котором хотят достигнуть звезд и восходить все выше, все дальше. В «Моем пути», как и в «Сказке», боковые части триптиха выполняют роль сценических «кулис», выдвигая центр на первый план. Этот принцип вообще характерен для композиций Чюрлёниса.
