Чья-то любимая - [32]

– Однажды ты кусал мое ухо, – приятно улыбаясь, произнесла Анна.

– Я совсем не считаю ваш ответ смешным, – произнесла молодая дама. – Я имела в виду эротический стимул. Я говорила о сек-су-аль-ном акте. Другими словами, о половом сношении, – добавила она совершенно бесстрастным тоном.

Пит не произнес ни слова. Я бы мог доказать, что в этот миг он очень сожалел, что не поехал на скачки.

– Мы все должны радоваться, что не поехали в Рэдклифф, – изрек читатель. Он встал, засунул свою книжку в свою теплую полушинель и вышел из комнаты.

– Я говорю о цельности, – сказала дама. – Могли бы вы играть со всею цельностью, если бы это… требовалось по сценарию?

– Скорее всего, со всей нервозностью, мадам, – нервно ответил Пит.

Эйб решил, что с него хватит.

– Все это было очень интересно, – сказал он, – но мы почти вышли из графика. Осталось совсем немного времени, только на один вопрос к мисс Джилл.

Ко всеобщему удивлению, с места встал Джейм Пратто. Всю встречу он сидел вдали у колонны и переживал свое поражение так, как будто бы это был его последний шанс выжить, прежде чем закроется бар. Я до этого его не заметил, другие тоже. Но в тот момент, как он всплыл на поверхность, мы все поняли, что нас ждет. Фантом пресс-конференции разом обрушился сверху, с балкона.

– Мисс Пил, вам не кажется, что вас выставили на распродажу? – спросил Пратто. Архитипичный режиссер из Нью-Йорка снова бросал вызов филистерам из Голливуда.

– Нет, – сказала Джилл.

– О, так вы не считаете, что вас выставили на распродажу? – повторил он, изменив несколько слов. Кожа у Пратто по цвету напоминала синяк, приобретший нездоровый желтый оттенок.

– Не считаю, – снова сказала Джилл. – Я так не считаю, мистер Пратто.

– О, – произнес Пратто. – Вы меня знаете. Я потрясен! Не стану думать, что эти членолизы, для которых вы работаете, вдруг будут обо мне говорить. Если бы у них было хоть на йоту честности, они бы сгорели со стыда, зная, что они сотворили с моей картиной. Но они творят это со столькими фильмами, что про мой, наверное, уже и забыли.

Эйб был всего лишь взрослеющий мальчик – он отнюдь не был запрограммирован выслушивать столько оскорблений. Он схватился за микрофон так, словно это было горло самого Пратто.

– Мы вас помним, поганый вы осел! – заорал Эйб. – Мы помним, как вы сделали самый скверный из всех задрипанных фильмов, которые когда-либо выходили на экраны под нашим именем.

Кто-то нечаянно включил систему Агентства печати, разумеется, чтобы тут же ее выключить. Его слова загрохотали так, что мы чуть не оглохли.

Марта бросилась на сцену и схватила Эйба за руку.

– Мой дедушка едва не умер от разрыва сердца, прямо там, во время съемок, когда увидел, какая это дрянь, – брызгал слюной Эйб.

– Да ваш дедушка не мог отличить, где истинное искусство, а где бутерброд с требухой, – сказал Пратто. – Да и вы тоже, затраханный вы мясник. У меня был не фильм, а чудо-ягненок, а вы его мерзко убили. И ни единый человек не станет сидеть на одной сцене с вами, если он сам не распродается!

– Ах, так! Послушайте, мы завтра же могли бы купить и вас! – визжал Эйб. – Но только мы этого делать не собираемся, потому что вы не можете отрежиссировать даже то, как пролезает в дверь ваша собственная задница!

Как раз под эти слова Эйба Пратто вышел из комнаты.

С общего согласия объявили, что пресс-конференция закончена. И тут же толпа из теплых полушинелей бросилась к Джилл. Фолсом выглядел еще более несчастным, чем всегда. Он начал собирать неиспользованные наборы для прессы.

– Я хотел надежности, хоть чуточку надежности, а наткнулся на этого ничтожного членососателя, трахающего свою собственную мать, – совсем запутался в ругательствах Эйб. Его крупное жирное лицо было настолько мокрым от пота, что он мне вдруг напомнил молодого гиппопотама, вылезающего из водоема. Марта натягивала на себя пальто.

– Ладно, мы всех увольняем, – сказал Эйб. От этих слов Фолсом вывалил из рук несколько журналистских наборов.

– Всех не можем, – сказала Марта, – сотрудники безопасности – в штате отеля.

– Ну так что? – разозлился Эйб. – В этом отеле нас знают. Поверьте мне, знают. Скажите, что они плохо несли службу, в рот мать их, совсем плохо. А как сюда попал этот сосунок, а? Нам никаких таких сосунков не надо. Почему не было Кэнби? И где была Паулина Каель?

– С мистером Кэнби Пил встречается завтра за обедом, – сказала Марта. – А про мисс Каель мы до сих пор еще ничего не знаем. Возможно, они встретятся в субботу.

– Нам вообще не стоило привозить эту траханную картину, – рвал и метал Эйб. – Вот из-за таких-то вонючих заумных фильмов всегда оказываешься в дерьме. Надо было привезти «Убийцу младенцев», а еще лучше – не приезжать совсем.

– Ну ладно вам, не так уж и вредно время от времени делать картины для полоумных, – примирительно сказала Марта.

– Фолсом, машина здесь? – потребовал Эйб. – Вы так и не достали мне винт-о-гриновских «Спасателей жизни», как я велел. Машина здесь?

В этот момент Фолсом тащил уже столько журналистских наборов, что походил на вьючное животное, и к тому же просто отчаянное: такое животное может ринуться со скалы, прямо со всем своим грузом. Так вьючные животные иногда себя ведут в фильмах, где им приходится пересекать горные местности. Такое отчаянное состояние Фолсома было вполне объяснимо: только что ему было одновременно задано два вопроса, а мозги его могли справиться лишь с одним вопросом за раз.