Чья-то любимая - [117]

Когда я включила телевизор, прямая трансляция уже кончилась. Перед камерой все подробности описывали полицейские и те, кто уцелел в этой катастрофе. Водитель, который впал в неистовство, когда-то работал каскадером. Он приехал в Голливуд лет тридцать назад откуда-то из Центральной Европы, как сообщалось в последних известиях. Это был один из тех парней, о которых наверняка все знал Джо. Все единодушно соглашались, что у этого человека был огромный водительский талант, потому что он врезал свою машину прямо в проходную будку у ворот студии, убив насмерть двух стоявших там стражей, после этого стал кружить по студии, пока не сшиб еще шестерых. И никто из несчастных даже и понять не успел, что с ними случилось. Даже когда приехала полиция, этот водитель каким-то образом умудрился перемахнуть со своей машиной через полицейскую баррикаду, которая казалась абсолютно неприступной, и помчался дальше. И лишь несколько минут спустя он потерял над собою контроль и, на полном ходу и с диким воем сирены, он, преследуемый двадцатью полицейскими машинами, промчался через Лавровый каньон, врезался в скалу и разбился об нее насмерть. Когда подоспели полицейские, все уже было кончено.

Вскоре в программе новостей выступил Бо, поведавший о том, что находится в шоке и ужасе.

Здесь нередки события такого рода, Лос-Анджелес кажется еще более безумным, чем он есть на самом деле. В последующие несколько дней программы новостей показывали видеозаписи знаменитых каскадерских гонок, в которых покойный водитель когда-то принимал участие, а еще они где-то раскопали уйму его старых рекламных роликов и все такое прочее. Меня же, как призрак, преследовал не образ самого этого человека, и даже не вид его жертв, а состояние его жены, полной, совершенно растерявшейся женщины, которая тоже когда-то приехала сюда из Центральной Европы. Ее снова и снова спрашивали, чем она может объяснить случившуюся трагедию; а она, бедняжка, от всех этих вопросов впадала в еще большее замешательство.

– Грегор был мужчиной… у мужчин бывают такие настроения… когда он злится, с ним лучше было никому не связываться. Извините меня, – сказала вдова.

И тут всем стало очевидно, что больше она говорить не в силах, а может лишь молча смотреть в камеру, без всяких рыданий, пытаясь при этом отодвинуться от нее подальше, чтобы погрузиться в молчание и полное безразличие ко всему вокруг.

Мы уже почти наполовину завершили монтаж, когда скончался мистер Мондшием. Эта новость была для всех вроде шока, потому что в последних сообщениях говорилось, что старый Монд идет на поправку. Академия даже решила устроить особое торжество по случаю его дня рождения – ему исполнялось девяносто два года. Был задуман грандиозный гала-концерт. И тут мистер Монд умер. Кое-кто считал, что все это было не чем иным, как последним трюком хитроумного старика – пусть вся киностудия спланирует такое громкое мероприятие, а он эти планы сорвет, чтобы потом все сами и расхлебывали. Уже подготовленный гала-концерт пришлось в срочном порядке переделывать и посвящать памяти умершего, что было актом весьма неуклюжим, потому что теперь, когда мистер Монд наконец-то покинул наш бренный мир, почти все в кинопромышленности были счастливы о нем поскорее забыть. Очень многие почувствовали себя преотвратно, поскольку вынуждены были произносить красивые речи о человеке, которого на самом-то деле ненавидели, и особенно тогда, когда он сам этих приятных слов уже не слышит.

На концерт я поехала вместе с Бо. После этого намечалась большая вечеринка в доме Джилли – в Голливуд приехала французская актриса, его возлюбленная. Бо был в очень веселом настроении. Ему по душе пришелся мрачный юмор этого гала-концерта, и сам он был еще более остроумным, чем всегда.

Присутствовали все, даже Оуэн. Я почему-то и не подумала, что могу его там увидеть. Не знаю, почему я об этом не подумала, ведь все знали, что он в Европу с Шерри не поехал. Больное, безумное лицо Шерри появлялось в газетах почти ежедневно. Обычно это были снимки, сделанные в каком-нибудь ночном клубе, где она появлялась со своим новым возлюбленным – испанским миллионером. Почему-то я никак не ожидала снова встретить Оуэна там, где бывала я. Эта встреча вывела меня из равновесия, несмотря на то, что сейчас мы были так далеки друг от друга, как будто бы прошло не менее пятидесяти лет. Сейчас Оуэн пришел с Рейвен Декстер, давней подружкой Тула Петерса. Это была высокая, невыразительная особа, родом из Нью-Йорка, ошивавшаяся в Голливуде уже лет семь, и все еще творившая свой первый сценарий.

В течение вечера я видела Оуэна лишь какие-то мгновения. Вокруг раздавались оживленные разговоры, произносились громкие речи, на экране мелькали киноклипы, кто-то отпускал шуточки, а молодой Эйб вполне предсказуемо впадал в истерические рыдания. Единственное, что мне бросилось в глаза в Оуэне, – он ни разу не улыбнулся. Всю ночь Рейвен Декстер болтала с Клинтом Иствудом. У меня вдруг появилось странное ощущение, будто вокруг меня не реальная жизнь, а какое-то кино. Про это всегда говорил Джо Перси, но я сама этого раньше не ощущала. Разумеется, в буквальном смысле слова, это и было кино: здесь со всех сторон торчали телекамеры. Чисто эмоционально роль у меня сейчас была более чем банальная: женщина, которую увлекли и бросили, появляется в свете с мужчиной, абсолютно ей безразличным, и вдруг видит того, кто ей очень и очень не безразличен, а он – совсем с другой женщиной. Ощущение, словно все вокруг меня – только кино, меня даже почти успокаивало, ведь если я сейчас воспринимаю окружающее именно так, то, может быть, все и прокрутится, как бывает в кино, и Оуэн снова будет со мной. Ведь, если поразмыслить, мне на самом-то деле очень хотелось, чтобы он ко мне вернулся.