Чужой дневник - [29]

Волосы покрыты, прямые юбки до пола… Я отозвала служанок и нарядилась сама, отметив, что бледно-зелёная ткань мне совсем не к лицу.

Когда стемнело, он зашёл ко мне. В обычном для знати шикарном наряде, что блистал, как и мой, от каменьев, Тий казался странно безликим…

Он подошёл ко мне и повесил мне на шею ожерелье, изукрашенное изумрудами. Пальцы легко, едва ощутимо кожи коснулись, но странный огонь пробежал по жилам, а тело пронзила едва заметная дрожь. Он кивнул мне и вышел, не оглядываясь, а я двинулась за ним, и странное разочарование боролось в душе со страхом…

Я ожидала увидеть гостей со спутницами и жёнами, но, кроме служанок и угодниц, женщин не было.

Явился зато один жрец с крестом на шее. Странный, как преступник, бритый, с пьяно заплывшими глазами, постоянно амулет на шее теребил и что-то про "адово исчадие" и "дочь Лилит" нашёптывал, на меня поглядывая. Я гостям поклонилась, а так около мужа сидела, рта не раскрывая и внимательно в разговоры вслушиваясь.

Как оказалось, служителей нового божества называли священниками, а противников их — еретиками, ведьмами и одержимыми. Их бог проповедовал смирение и что-то там ещё, отрицая слуг Древней Силы. Чем-то он на нашего Белобога похож был, но Коляды, жены его, и других божеств, не было. Всех их демонами стали кликать…

Разошлись нескоро гости, когда рассвет уже занимался. Тогда, мужу кивнув, хотела я уйти, но он меня приостановил.

— Опиши того, что третьим от меня сидел, — попросил он, не оглядываясь.

Чуть удивившись, я просьбу выполнила, рассказав о внешности, одежде, спрятанном оружии…

— И что ты о нём думаешь?

Так мы нескольких гостей обсудили, потом он сказал:

— Спрашивай — отвечу, проси — дам.

Я так и ушла, ни о чём не попросив…

***

Странно так… Уж дюжину раз Ярило окрасил рассвет, как очутилась я в доме новом. Вчера пала, знаю, Велеслава, и скоро новый муж мой вернётся. Вроде, и расстраиваться я должна, но трепещет что-то внутри — может, будет с кем поговорить на равных…

Ведь, как и в прошлой жизни, есть слуги, ходят по дому жрецы в чёрных одеждах, крестами меня осеняя… Да только меня, одну из младших дочерей, не самую красивую и строптивую слишком, и семья моя не очень любила, а жрецы шептались за спиной: "Печать Мараны* на ней, лишь ночи да чёрной луне она верна". А в память мне слова одной из служанок запали: "Видать, любит хозяин новую жену, коль за стол позвал дочь Евы. Не по правилам это".

И хоть ненавидеть его я должна, но похожи мы, и от того борьба наша только интересней кажется…

***

Я следила, как кони двух всадников во двор принесли, но встречать, конечно, не вышла. Вместо того на излюбленное место своё под сводом пристроилась, где разговоры, что в его покоях ведутся, слышны.

— …Почему ведьма эта жива ещё, Тий? Спалить — и все дела. Пусть, как те, другие, к своим демонам идёт, а ты б мог с сестрой правителя Велеславы…

— Этого не будет!

— Очнись! Земли уже твои! Чтоб наверх идти, тебе на служительнице Христа жениться нужно. К цели один шаг остался…

— Эта ведьма будет жить!..

Склонив голову, чтоб никто очей моих не увидел и лишнего не прочёл, я в свои покои вернулась и у служанки вина усталым голосом попросила. А после, отослав её, выпила алую жидкость из чаши до самого дна, улыбки победной и пламени в глазах дикого уж не скрывая…

***

— Велеслава пала, а правитель её пленён, моя госпожа. Он у нас в подвалах нынче. Хозяин, говорят, собирается в живых его оставить — за выкуп и сотрудничество…

— Это хорошо, — передёрнула я плечами, — А то меня когда-то с ним почти помолвили. Жених… Жалко всё-таки!

Вечером та же служанка со вздохом сказала:

— Нет, умер пленник по воле хозяина. Но не печальтесь, хозяйка…

— Что ты! Так, видно, суждено.

За окном была ночь, чёрная, как глаза моего мужа. Давно приметила, что эта служанка все разговоры господину передаёт. Тот, кто когда-то велел меня раздеть и оглядывал, как вещь на базаре, теперь мёртв. А я — жива!

Я улыбнулась ласковой ночи.

Нет, милый, ты не для креста, не для золота.

Только для меня…

***

Луна высоко была, когда он в мои покои пришёл. Долго мы в глаза друг другу смотрели, а после тенью он ко мне скользнул, в локте от меня остановившись.

— Твой жених умер, — сказал он негромко, в очи мне внимательно вглядываясь.

— Я знаю.

— Тебе больно?

— Ни капли…

Едва ощутимые прикосновения сводят с ума, и по телу ходит дрожь, но уже не от страха. В окна заглядывает луна, отражая дикий, пьянящий огонь в глазах. И правил, и запретов, и смиренности, которой учит своих рабов новый бог, уже нет…

— Ты моя…

Задыхаюсь, и сказать ничего уже нет сил — и не нужно…

Нет, милый… это ты — мой…

***

— Клара, очнись, — в смутно знакомом голосе слышалась обречённость, — Киса, что с ней?

— Она сейчас в чужом сознании. Может, выплывет, хоть я и сомневаюсь. Слишком увлеклась…

— Может, выплывет?! Да она уже не дышит!

А ведь и правда, не дышу. Клара… Как странно она сокращает моё имя… меня зовут Кларисс… или нет?

— Клара, это я, Дина!

Ди-на. Это ещё что за зверь? Стоп. ДИНА?!

В память вихрем ворвались образы и картинки. Мама, папа, Егор, Артём, книга, Киса, тёмный силуэт, взывающий к духам…