Я и Вера полюбили друг друга и решили пожениться. Ваша мать дала на это согласие. Я получил из Берлина письмо от своей мамы. Она скрепя сердцем согласилась благословить наш брак и принять фрейлейн Веру в наш дом. Я бы сделал Веру счастливой. У нас было бы много детей. Я бы позаботился и об Акулине и ваших младших сестрах. Что вам еще надо Михаил? Что вы за люди? Неужели вы настолько свиньи, что без имперского красного корыта не представляете себе жизни? Миша молчал, не зная, что ответить этому молодому, сильному и явно любящему его сестру немецкому офицеру.
-Что вы натворили, Миша? Почему ваши друзья ее увели и спрятали ночью? Где моя Верошка? Отвечайте?
-Почему? Вы спрашиваете меня почему? Да потому, что за связь с вами с немцами Веру и всю нашу семью расстреляет НКВД, — вдруг резко выдавил из себя Михаил.— Оставьте лучше Веру и уходите, если вы ее любите.
-Вот оно что! — воскликнул удовлетворенный Франц. — У вас, в СССР уже за любовь расстреливают. Это вы сказали, а не я.
Ваша человеконенавистническая система во главе с усатым грузином прогнила насквозь. А вы держитесь за нее, не понимая своего рабства. И прав наш фюрер, что этот большевистский колосс скоро упадет под натиском наших армий. И по всему миру взовьется знамя свободы третьего рейха.
-На-ка выкуси! Не упадет, господин офицер! — оскалился Михаил и в отчаянии показал Ольбрихту фигу. Его один здоровый глаз лихорадочно блестел.
-А вот это мы сейчас посмотрим. — Франц, сдерживая гнев, вытащил пистолет и, передернув затвор, дослал патрон в патронник. — Последний раз спрашиваю, где моя Вера или я пущу тебе пулю в лоб.
Миша закрыл глаза и сглотнул густой, солоноватый комок, подкативший к горлу:— Я не знаю где она. Мои товарищи ее увели, но куда мне не известно. Это правда! Мы так договаривались.
-Ах, ты мразь! — Франц замахнулся на Михаила пистолетом, но не стал бить, отошел подальше и прицелился на полметра выше головы.
-Где твоя сестра? Говори!
-Не стреляйте! Не стреляйте! Франц!....-вдруг выскочила из хаты Акулина и, увидев направленный на сына пистолет, еще горче запричитала:— Сынок! Мишенька!!!..— и сползла к ногам офицера без чувств.
-Мама! Прости меня за все! — дернулся к ней Михаил, и в этот момент, прозвучал выстрел...
-Му-у-у-у-у,— послышалось из хлева протяжное, жалобное мычание коровы Полинушки.
-К машине.... — подавленно, глядя себе под ноги, бросил команду Франц, притихшим солдатам, стоявшим невдалеке с оберлёйтнантом Каспером и, шатаясь, как пьяный вышел за ними со двора.
Глава 18
Май 1944 года. В тылу передовых линий 48 армии, 1-го Белорусского фронта. Гомельская обл. Беларусь.
Только молниеносная, звериная реакция Франца, приобретенная в последние месяцы, спасла ему жизнь и всю операцию 'Glaube' в тот день от провала.
Не успел он войти в дом резидента, куда его позвал гефрайтор Семенов, после уточнения адреса, и произнести пароль, глядя в глаза щуплого небритого славянина: 'У вас можно остановиться на ночлег?', как неожиданно из другой комнаты выскочили солдаты 'Смерш'.
'Как Альтман и Семеноф проглядели засаду?— молниями пронеслись в голове Франца мысли, и тренированное пружинистое тело пришло в движение.
Мощный удар с выдохом в челюсть и русский офицер, набежавший первым, словно ворон с распростертыми крыльями, ушел в нокаут. 'Один ноль'.
Падая, он помешал в тесной комнате решительнее действовать своим подчиненным. Выиграно три секунды.
Резкий удар сапогом по оконной раме и та с треском и звоном вылетела в палисадник. За ней в прыжке Франц, переворачиваясь и выхватывая на ходу из кобуры неудобный и тяжелый ТТ.
— Альтман, Семеноф за мной! — крикнул он. Те метнулись к окну. И сразу задрожал русский автомат в руках усатого сержанта, вспаривая свинцом их спины и укладывая на пол. Раненый беспомощный Новосельцев, следовавший с Ольбрихтом, тут же прикладами был сбит с ног набежавшими 'смершевцами'.
'Непростительный просчет Абвера',— словно зуммер зазвенел в голове голос Клауса. Но думать об этом Францу было не когда.
Стремительно поднявшись с земли, не целясь, он сделал два выстрела по теням, мелькнувшим из-за деревьев. Одна мешком рухнула почти у его ног. Вторая застонала. 'Два ноль'.
-Фьють, фьють, фьють, — пули как пчелы закружились над ним. Вот и спасительный задний двор, прыжок — забор позади. Последних пятьдесят метров он бежал, петляя, как заяц. Падение. Больно подвернул ногу. — Фьють, фьють, фьють,— над самым его ухом.
' Хорошо, что упал'. И здесь раздался мощный пулеметный треск. Одновременно матерный крик русских сзади. — 'Прекрасная работа Криволапоф. А ты оказывается не трус. Представлю к железному кресту, если останемся в живых'.
-Заводи мотор гефрайтер! Вперед! — Франц был уже в машине.
-Айн момент господин капитан. Айн момент. Я еще не рассчитался с этими 'вертухаями'.
Криволапов с садистским наслаждением дал длинную прицельную очередь, срезая молодую картофельную ботву и залегших в ней бойцов в краповых погонах с васильковым кантом. — Ну, как суки, съели! Знайте наших детдомовских. Ах, зараза патроны кончились! — танкист бросил пулемет Дегтярева на заднее сидение.
