Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде - [19]

Чепиков узнал их.

Один — крепкий мужчина, работал слесарем в «Сельхозтехнике», другой — шофер райпотребсоюза Микола.

Микола тоже узнал Чепикова и кивнул ему. Слесарь посмотрел на бревна осоловелыми от жары глазами, стащил с головы шлем и широким движением вытер пот с красного лба.

— Чепиков, — сказал приятелю Микола. — Огородник. Не знаешь?

Слесарь более внимательно посмотрел на Чепикова, словно решая, подходит ли тот третьим в их компанию.

Микола отрицательно покачал головой:

— Непьющий он…

Слесарь кисло улыбнулся:

— Не пьет только курица, потому как стакан держать не может.

Чепиков оставался безразличным к разговору, словно бы и не о нем шла речь.

Тем временем стукнуло, открываясь, окошко.

— Ну так что, милые страдальцы вы мои? — засияла в окне улыбкой Ганна, расставляя на прилавке стаканы. — С собой или тут?

— И тут, и с собой, — ответил слесарь.

— Давай, Андрюха, — засуетился Микола, — сначала по баночке беленькой, а уже потом портвейнчику! Отполируем… Чепиков! — позвал он сидевшего на бревнах Ивана. — Плеснуть тебе? Ради встречи.

Тот ничего не ответил.

— Не трогайте его, греховодники! — строго сказала Ганка, наливая водку в стакан. — Человеку, может, не до вас…

Дружки осушили стаканы, потом сгребли их с прилавка, взяли бутылку портвейна и отправились на бревна. Там, аппетитно хрустя молодыми огурчиками, наперебой стали что-то друг другу доказывать. Чепиков не прислушивался.

Кульбачка снова появилась в окне и поманила его пальцем.

Чепиков тяжело поднялся.

— Да что с тобой, господи? — заглядывая ему в глаза, ласково, тихим грудным голосом спросила она. — Или беда какая стряслась? Ходишь как ночь… Может, болячка прицепилась? — Кульбачка сочувственно покачала головой. — Вот что я тебе скажу, милый! — Сказала так, будто уже догадалась о его беде. — Даже когда невмоготу, верь, что есть на свете сила высшая и господь нас всегда любит… Греха в душе не таи…

Чепиков вдруг полез в карман.

— Налей и мне… Чего-нибудь, — добавил он в ответ на ее немой вопрос. — Крепкого.

— Горе залить надумал?.. Его не зальешь, — жалостливо сказала Ганка, но все же достала из-под прилавка бутылку водки. — С горем нужно к Иисусу идти, а не в кабак… — Быстрым привычным движением она откупорила бутылку и наполнила почти доверху граненый стакан. — Норма. Тебе, Иван, как непьющему высшая доза в такую жару.

Налив Чепикову, Кульбачка высунулась в окно и оглядела пировавших дружков.

— Вам, милые, ничего больше не потребуется?

— Пока что нет… А это все, — с набитым ртом пробубнил Микола и показал рукой на стаканы с вином и бутылку, — запиши.

— Ну что ж, — вздохнула Кульбачка, кладя на прилавок синюю клеенчатую тетрадь, — писать так писать… Только ты уже многовато написался, Микола. Тридцать два рубля девятнадцать копеек.

— Ничего, тетка Таня, скоро все перечеркну.

— И когда же это «скоро» будет?

— Да хоть завтра, тетечка Ганя, — успокоил он.

Слова Миколы, видно, пришлись ей по душе. Сказала мягче:

— Ты завтра принесешь, а ко мне, может, сегодня ревизия наскочит. И меня же за мою доброту — в тюрьму… Я тебе добро, а ты меня — в кутузку. Справедливо это?

— Да что вы, — удивился Микола. — Завтра, честное слово, отдам… Из-за меня еще никто в тюрьму не садился и не сядет…

— Это ты хорошо говоришь, голуба, — совсем уже подобрела Ганка. — Какие там счеты! Я тебе верю — отказа для тебя нет.

— Вот видишь, — хмелея, похвастался дружку Микола, — какая она у меня! Побурчит, но без зла. Как мать родная. Даже лучше…

Чепиков залпом выпил водку, взял с прилавка конфетку и сдачу, положенную Ганкой, и рывком, расправив плечи, двинулся прочь от ларька.

— Ты приходи, Иван, — услышал он вслед. — Будет надоба, приходи. Пути праведного не найдешь, значит, ходить тебе только сюда, — засмеялась Кульбачка.

Вскоре Чепикова обогнал на мотоцикле Микола: он сидел за рулем, мотоцикл свирепо рычал на всю улицу и бросался из стороны в сторону, словно злая собака…

Иван Тимофеевич добрался до своего дома, поднялся на крыльцо и какое-то мгновение нерешительно стоял перед дверью. Потом со злостью взялся за ручку и потянул на себя.

Дом встретил его пустотой. После яркого уличного света тут все представилось ему слишком мрачным. Пошатываясь на непослушных ногах, он уставился на знакомые стены, потом оглядел стол с оставленной вареной холодной картошкой, диван с примятым покрывалом, на котором этой ночью устроил себе постель.

— Маруся, — хрипло позвал он, хотя знал, что никто не отзовется.

Постояв еще немного, словно надеясь, что жена все же появится из другой комнаты, где она провела прошлую ночь, Чепиков вдруг шагнул вперед — ему показалось, что он не один здесь, — и долго, напряженно всматривался в зеркало на дверце шкафа, пока не понял, что видит в нем самого себя.

— У-у… — разочарованно протянул Чепиков и попробовал погрозить своему отражению в зеркале, но никак не мог сжать в кулак непослушные пальцы.

Опустился на диван и заплакал. Перед глазами встала прожитая с Марией жизнь; вспомнилась и первая жена Татьяна, которая подло предала его.

Как бывает с непривычным к водке человеком, хмель быстро одолел Чепикова, и воспоминания его были хаотичны и расплывчаты…