Чужие сны - [26]

Город… Если джамп расчетный, то это…

Да. Знакомый пейзаж — тысячи открыток когда-то растиражировали по миру эти крыши, реку, мосты и замок, обнесенный стеной.

Рыбацкий бастион. Будапешт. Отлично. На месте. Плюс номер два.

Резким движением он повернул к себе зеркало заднего вида.

От сорока до пятидесяти. Белый. Европеец. Смугловат. Волосы темные, редкие, зачесаны назад. Седины практически нет, значит, носитель красится. Это не плюс, но приятная деталь.

Руки… На среднем и указательном пальце руки, лежащей на баранке, кожа желтоватая. Курит.

Одет в легкий свитер-водолазку, джинсы и пиджак. Слегка не по сезону, но день теплый, солнечный — замерзнуть трудно. Для конца октября просто превосходный день.

Машина — такси. Рация, электронный таксометр, на экране 3 евро. Лицензия с фотографией — Ференц Месар, 47 лет, адрес здешний. Марка автомобиля «фольксваген», если судить по эмблеме в центре баранки. Не первой свежести, не лучшей комплектации: сиденья даже не тканевые: винил — дешевый развозной вариант. Такой же дешевый, как и часы с потертым ремешком на левой руке таксиста. То есть, поправил себя Давыдов, на его собственной левой руке.

Не замедляя хода, Кирилл распахнул бардачок и вывернул его содержимое на свободное переднее сиденье. Ничего полезного. Он на всякий случай пошарил в глубине перчаточного ящика. Ни ножа, ни пистолета — а откуда, собственно, им там взяться? Только куча старых чеков, несколько леденцов, липких от старости, смятая пачка дешевых сигарет, монетки. Черт! Зато сзади восседают две крикливые дамы: одной хорошо за тридцать, второй чуть до тридцати. Обе белобрысые. Обе испуганные. Обе истеричные. У младшей от шока дрожат губы. Старшая зла как мегера! Того гляди вцепится в загривок. Только этого еще и не хватало.

— Все в порядке! — сказал Давыдов по-английски и изобразил на лице подобие улыбки. — Не надо волноваться!

— Дебил, — прошипела старшая на чистом русском. С чувством прошипела, с большим желанием съездить неуклюжему таксисту по физиономии. — Ты же нас чуть не угробил, мудак! Куда едешь? Куда ты прешь? Мила, не бойся! Я сейчас такое устрою этому козлу! Ты чего на дорогу не смотришь, а, животное?

Кирилл едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

Соотечественницы. Ну, почти соотечественницы. Можно считать, землячки — пусть из здешнего мира, но до боли знакомые персонажи. Такие и сейчас водятся далеко на севере, там, где Мурманская Ривьера, пальмы, зеленая до невозможности трава и мох на скалах…

Южнее такие экземпляры встречаются редко, больно уж суровы условия. Не выживают принцессы в условиях нового мира.

Давыдов глянул через плечо, столкнулся с прожигающим насквозь взглядом старшей блондинки и неожиданно ей подмигнул.

— Ничего, сестренка, считай — приехали!

Дама задохнулась от возмущения, не сразу сообразив, что с ней говорят на ее языке.

— Сестренка? Какая я тебе сестренка, быдлан!

А Кирилл уже забыл и о ней, и о перепуганной подруге Милочке — девице невнятного возраста с заячьим двузубым оскалом, примерзшим к белесому личику. Были дела поважнее, и время не уходило: оно истекало, словно вино из треснувшей бутылки — быстро, неумолимо, бесконтрольно. Давыдов не мог точно определить, но прошло не менее трех минут с тех пор, как он влетел в тело носителя, выбив из Ференца Месара сознание и заставив приложиться грудью о руль.

Значит, так…

Он едет из Буды в Пешт, слева видно здание Парламента. Значит, если он правильно помнит карту, это Цепной мост. Слева виден мост Маргид. Сто процентов из ста — он везет пассажирок на шопинг. Сорри, дамочки, но с шопингом выйдет незадача. Вы-то на него, конечно, обязательно попадете, но довезет вас кто-нибудь другой.

Кирилл швырнул «фольксваген» в поворот, не снижая скорости. Машину занесло. Покрышки и соотечественницы завизжали одновременно, но автомобиль не перевернулся, а, вильнув хвостом перед самым носом представительского «мерседеса», подплывавшего к стеклянному кубу отеля со стороны города, благополучно затормозил возле «Интерконтиненталя». Гулко ударившись рычагами о гранитный бордюр, «фолькс» остановился передними колесами на газоне.

Давыдов заглушил двигатель и вывалился из салона, не обращая внимания на ругань, несущуюся ему вслед. Секундная стрелка неумолимо двигалась по кругу, а сделать предстояло много. Или не сделать. Тут уж как повезет.

Молодая пара с ребенком. У девушки рука должна быть на перевязи — в лангете. Мужчину и ребенка можно и не трогать.

Девушку нужно убить.

Он понятия не имел, что рассчитал компьютер — какой именно жгут и с какой вероятностью был прикреплен к неизвестной ему молодой женщине. Он вообще старался не думать о ней как о женщине — иначе пришлось бы думать о себе как об убийце. Он не убийца. Он делает свою работу. От этой работы зависит жизнь его мира — не одной неизвестной ему особи женского пола, а миллионов людей. Его мир поставил все на победу, и если для достижения цели нужно будет убивать — он будет убивать. Оборвать жгут, изменить вероятность. Все остальное… неважно.

На набережной Дуная собралось полно народу. Здесь всегда бурлила многолюдная толпа, а в теплые осенние дни — особенно. Туристы и местные зеваки, уличные торговцы, музыканты, старики, мечтающие посидеть на лавочках да погреть старые кости, молодые мамы с колясками, шустрые подростки на роликах — кого тут только не было! Тысячи голосов сливались в один низкий волнующий звук, от которого чуть-чуть чесались зубы — словно в воздухе над набережной завис огромный работающий трансформатор и гудел, гудел, гудел… И в этой мешанине лиц, в этой бессистемно перетекающей от ларька к ларьку людской каше Давыдов должен был найти свою цель.