Чужие облака - [15]

До ее ухода к Павлику, Марина несколько месяцев жила с Глебом. Она была известной девушкой с обложек. Одной из тех бледно-зеленых моделей, которых ввели в моду недавно. Щербинка в зубах, рассеянный, звездный взгляд, бесконечные, жирафьи ноги  и узкие бедра тайского трансвестита. Правда, было в ней что-то ошеломляющее, когда она была при параде. Казалось, она принадлежит к другому, инопланетному миру. Любуясь ею, он часто говорил себе, что это красота с планеты, на которой еще нет разумной жизни. Он многое узнал о Марине за это время. У нее были накладные ногти и волосы, нижние дорогие виниры. А она утверждала что все зубы у нее свои. Вообще, врала часто, без надобности. Когда она говорила: Я знала голод,  Глеб подчеркивал : Добровольный. Она хищно любила тратить деньги. В бутиках глаза ее стекленели и на губах играла захватническая улыбка. Будь она буддисткой, думал Глеб,  после смерти она бы хотела реинкарнировать в манекена. Маринин индивидуальный рай – валяться на звериных шкурах среди роскошных вещей в витрине магазина Гермес. Ей не надоедало покупать, ее потребительская корзина была без дна. Поэтому она ушла от Глеба к Павлику – тощему, нервному и лысому.  Он сразу купил ей Кайен, и лысина не считалась. Глеб понимал, что у Марины приоритеты,  и ничего с этим не поделаешь. Пока Павлик способен кидать в корзину без дна роскошные вещи и пока Марина не обглодает его до самых костей, она будет стелить ему простыни, которые он любит. Что и говорить, ухаживала она за ним хорошо, так рачительный хозяин  бережет прилежную,  рабочую скотину.

До Марины Глеба никто не бросал. Он делал вид что ему все равно,  а все таки сжег много фотографий. Через пару недель она по сиротски сидела на ступенях под его дверью. Правда сиротской была только поза, а все остальное было куплено несколько дней назад в Милане. Поставив портфель у стенки, он присел рядом. Не забыв приподнять полы  шиншилловой шубы, она встала на колени и заплакала. От Павлика ее все таки тошнило, и она разрывалась между Глебом и магазином Гермес. Он  понимал, что выменян на шубы и кольца от Вебстера. Она все равно клялась что любит его, и Глеб думал что да, наверное именно так любят на ее чудной планете. Встречи их проходили либо у Глеба, либо в квартире, которую Павлик оформлял ей в подарок. Ее покровитель был щедр, ему нужно было компенсировать лысину. Глеб тоже старался, но возможности были не равны. Павлику было сорок восемь и он успел побывать председателем райкома комсомола, откуда как волшебные бобы и начал расти его бизнес. А Глеб после университета всего пару лет работал на престижную компанию. Он был всего лишь перспективен, а Марина хотела жить сейчас и обладать красивыми вещами, а не вздыхать у миражей в витринах. Каждый раз она обещала, что скоро оставит своего щедрого покровителя, но Глебу эти разговоры претили, и в глубине души он уже этого боялся. Полностью принять ее назад он бы уже не смог.

Неприятный день сегодня, неприятный. Кроме Марины, Лидии и невыполненного плана продаж, через неделю должна приехать Кира. Хорошо что Марина съехала к Павлу, иначе был бы кромешный ад. Ей было бы невозможно объяснить. Да ему и самому не хочется возиться с Миловановой. Она дочь подруги матери и все такое, он знает ее с детства, но мало ли кого он знает с детства? Этот аргумент пролетел мимо Алины Евгеньевны, мать была непреклонна. Глеб просто обязан позаботиться о Кире. В прошлом году родители уже навязали ему какого-то провинциального кузена, которого до этого он видел всего один раз в жизни.  Кузен оказался неприятным, долго искал работу в банковской сфере, мочился мимо унитаза и разбрасывал вещи по квартире. В конце концов Глеб не выдержал и попросил его съехать. Все это вылилось в неприятный разговор с матерью. И вот теперь Милованова, которая может надолго застрять у него. Все эти мечты о Большом... Только провинциалы способны на такое.  Нужно будет терпеть, ждать пока развеются ее иллюзии, все это так неудобно. Киру он помнит плохо. Пансионат, каникулы с родителями в горах, Вера Петровна, подсовывающая ему Маркеса… И маленькая девочка, влюбленная казалось во все вокруг, что-то тощее с веселыми, ласковыми глазами мармозета. Рот до ушей, у нее тогда росли новые, в два ряда, зубы. Трусы, натянутые выше пупка, а под левым соском  прыщиком, большое родимое пятно в форме крыльев. Ах, да! Фолклендские острова, шоколадные, плавающие на ее загорелой коже.

В десятом классе он забыл дома ключи и позвонил на работу матери. Она попросила его подъехать в хореографическое училище, где в показательном спектакле должна была танцевать Кира. Когда он наконец  добрался туда на автобусе, все уже началось. Мамаши выступающих с шиканьем вдавили его в зал и закрыли двери. Ему пришлось опуститься на одно из крайних кресел в самом конце. Но чья-то тучная мамаша тут же  сдвинула его вглубь еще на одно сиденье и заблокировала выход, он сразу же возненавидел ее. Мать и Вера Петровна сидели во втором ряду и добраться до них теперь было невозможно. С тоской и отвращением он посмотрел на сцену. Женщина с высокой прической закончила говорить и, придерживая артритное колено, спускалась по ступенькам в зал.  Аккомпаниатор застучал по клавишам рояля,  и теперь было неизвестно сколько нужно было ждать и мучиться. Глеб вздохнул от отчаяния, через полчаса к нему домой должна была прийти Лена из параллельного класса. У нее был второй размер груди и красивые лифчики Триумф, которые она потихоньку вытягивала из шкафа матери. С ней было очень интересно. На сцену вдруг выскочили девчонки и выстроились в два ряда. Все одинаковые, похожие на циркули  – с тонкими длинными ногами.  Их детские лица были накрашены как у взрослых женщин, и это было противно. Гладко зачесанные назад волосы, аккуратно собраны в пучки и залакированы до блеска. Толстуха в соседнем кресле вдохновенно пожирала глазами сцену. От волнения за свою девчонку она плотно прижимала мягкую руку к плечу Глеба. Он отодвинулся, и чтобы чем-то занять себя, достал из кармана жвачку. Когда стал ее разворачивать, соседка испепелила его взглядом и стало ясно, если он вздумает подняться, она устроит скандал. Глеб мстительно долго мял обертку, ситуация  безвыходная, ему хотелось взвыть. Аккомпаниатор  опять энергично забряцал на рояле. Высматривая свое чадо, мамаша сложила обе руки на груди,  и Глеб из любопытства бросил взгляд на сцену. Ее девчонка должна быть из всех самой жирной.  К его разочарованию жирных на сцене не было, а в центре, в самой первой шеренге, на авансцене, он увидел Киру. У всех девочек были одинаковые, напряженные лица, с высоко поднятыми на лоб бровями. Они стояли в ряд и одинаково махали руками и ногами. И только за Киру якорем цеплялся взгляд. В таком же как у всех белом корсете и короткой юбочке, точно также накрашенная как другие, с точно такой же прической, но совершенно особенная. На ее лице отражались радость и упоение каждым своим движением. От всей ее фигуры, головы, ножек струился поток блаженства, который как бы переливался через край сцены и затоплял зрителей. На ее мордочке не было того старательного, мертвого  напряжения, что было на других лицах. И  все у нее получалось очень ловко и бойко. Глеб, конечно же, ничего не понимал во всех этих синхронных маханиях,  но почему-то был уверен,  что она делает все лучше всех. Победно посмотрев на мамашу, явно не сводящую взгляда со своей не успевшей  разжиреть дочери, он злорадно сказал ей вполголоса :