Чужие игры - [10]

– Слушай, Бендер, занимайся своими делами, – гаркнул Проляков, – а я постараюсь отправить к вам людей по экстренному варианту. И… – У полковника в голосе наконец-то прорезалось вполне человеческое сочувствие, – вы уж осторожнее, головы свои берегите!

– Так точно, Сергей Анатольевич! – Остапенко не стал ничего больше спрашивать и отключил рацию.

– Спецгруппа? – удивился Николай. – Старик пошутил или как?

– Да нет, шутки такого типа ему недоступны, – сказал Валентин, залезая в машину. – Присядь, не маячь.

– А… пацан?

Остапенко, глотая подкатывающийся к горлу комок, посмотрел на детский труп.

– Да что теперь-то сделаешь?..

УАЗ осторожно пополз дальше. У сгоревших столбов, уже на самом краю деревушки, капитан остановился и, не глуша двигатель, вышел осмотреть повреждения.

Три столба обгорели несильно, и вблизи было видно, что огонь начинался из участков, где дерева словно коснулось нечто чрезвычайно горячее, выхватив из него кусок. Все выжженные места располагались не выше полутора метров над землёй – выемки были странные, глубокие. Словно шаровой молнией выжжено..

Крюковка словно вымерла – ни единой души, даже дыма из труб нигде не поднималось. Капитан подумал, что это уже хорошо: судя по парнишке и телефонным столбам, здесь стоило бы ожидать пожарищ. «Хотя, – тут же поправил он сам себя, – если бы деревня горела, мы это издали заметили бы».

Он медленно двинул машину по дороге, которая переходила в центральную улицу Крюковки. Николай напрягся, готовый послать серию гранат в любой подозрительный объект.

У повреждённого дома Остапенко притормозил. Они увидели, что сбитая с петель калитка валяется рядом с воротами, кусок забора у палисадника завален, а длинные жерди частью переломаны и раскиданы по сторонам.

Странно было то, что нигде не наблюдалось следов какой-либо бронетехники или тяжёлых машин, хотя местами на почве виднелись странные борозды, но на отметины от гусениц или колёс они совершенно не походили.

Остапенко приказал напарнику проверить повреждённый дом. Николай выскочил из УАЗика и осторожно двинулся к воротам.

Капитан бросил взгляд вдоль улицы и переложил автомат поудобнее – ладони вспотели. Какая-то волна безотчётной, и этим ещё более неприятной тревоги, вызванной пугающей неизвестностью, стала медленно обволакивать его со всех сторон.

Валентин нервничал: ситуация, без сомнения, выпадала из всяких стандартов последних лет. Нападение обычной банды не оставило бы после себя убитого таким образом мальчика, странно обгоревших столбов, разрушенного неизвестно чем дома. Бандиты с правобережья, как правило, вообще старались не убивать людей, а увести их на свою территорию. Всё логично: после Катастрофы и первой очень голодной и неустроенной зимы выжила едва ли половина населения, так что в рабочих руках нуждались все, а таджики теперь сюда не приезжали.

Николай, держа автомат в боевом положении, прошёл через пустой двор и толкнул ногой дверь дома. Пронзительно скрипнув, та распахнулась, и Шорину стали видны пустые сени, залитые то ли водой, то ли еще чем – в полутьме не разобрать.

Старшина негромко позвал, но ответом ему была гробовая тишина.

– Народ, выходи! – уже громче крикнул он. – Мы свои, из губернской милиции, бояться нечего! Хоть кто живой есть?

В доме царило безмолвие. Николай бросил взгляд назад, но машину с этого места уже не было видно.

– Захожу внутрь, – тихо сказал он в карманную рацию, непозволительную роскошь в нынешние времена для большинства, не считая окружения губернатора и подразделений полковника Пролякова.

– О’кей, – отозвался капитан, еще раз «просканировал» улицу взглядом, выключил двигатель и подбежал к воротам.

Теперь он хорошо мог рассмотреть глубокие чередующиеся борозды перед домом. Они шли поперёк улицы, проходили рядом с повреждённым углом, а затем круто поворачивали и исчезали за другим строением.

Остапенко занял позицию в проёме сорванной калитки так, чтобы видеть одновременно двор дома, улицу, и УАЗ.

Тем временем Николай нырнул в низкий дверной проём и тут же чуть не растянулся на полу: разлитая жидкость оказалась самодельным подсолнечным маслом – сейчас он уже чувствовал его отчётливый запах. Аккуратно ступая, он прошел в конец сеней, где крыша избы покосилась, и через разошедшиеся доски кое-где даже виднелось небо.

«А ведь и завалить может ненароком», – подумал Николай и постарался, как можно тише, открыть перекошенную дверь, ведущую внутрь дома.

Женщину, бледную и растрёпанную, он увидел сразу – она сидела на полу в большой разорённой комнате. На звук открываемой двери она подняла голову и уставилась на Шорина пустыми безумными глазами.

– Вы одна? – зачем-то шёпотом спросил старшина.

Женщина передёрнула плечами и вдруг истошно заорала. Шорин выставил перед собой ладонь.

– Тихо, тихо, – успокаивающе произнес он. – Я свой!

Однако женщина голосила, не переставая. Николай осторожно приблизился к ней, секунду смотрел, а потом отвесил оплеуху. Несчастная дёрнулась, но замолчала, дико тараща глаза.

– Мы из Воронежа, – объяснил Шорин, – отдел по борьбе с бандитизмом. Успокойтесь, все будет хорошо!

Он опустил автомат и огляделся. Обычная общая комната, типичная для деревенского дома в этих местах. Видавший виды сервант – чуть покосившийся, с раскрытыми дверцами, из которого высыпались рюмки и тарелки, старенький, давно не работающий телевизор в углу, а над ним икона с лампадкой. Перевёрнутый стол – по полу разбросаны остатки обеда, скатерть, осколки стекла и фарфора. Слева виднелись ещё две двери.