Чужая шкура - [64]

Знаете, почему он называется «Эт Схилд»? Это значит «щит». В начале XIV века ваш Филипп IV вторгся во Фландрию, и большинство торговцев и мещан тут же стали франкофилами, чтобы жить себе спокойно. Но кучка знати и простолюдины не смирились, объединившись в партию Львиного Когтя. 18 мая 1302 года они вошли в Брюгге и каждого встречного заставляли повторять: «Schild en vriend» («щит и друг»). Слова трудные, чужестранцам и заикавшимся от страха приспособленцам их никак не удавалось выговорить, так что их очень быстро всех укокошили и освободили Брюгге.

Хотите быть моим щитом и другом? Я научу Вас произносить эти слова.

До понедельника.

К.»

* * *

Я положил письмо на колени и стал покачиваться в кресле с закрытыми глазами, стараясь обратить ее слова в ласки, словно это она водит моей рукой, слиться с ее устами в поисках правильного звучания «Schild en vriend». Пусть это всего лишь мои фантазии, Доминик, но нынче вечером я удовлетворял себя, думая о Карин, и мне кажется, что я снова слышу твой голос на автоответчике, — а может, он оттуда и не исчезал вовсе. Если вообще все, что происходит теперь со мной, зависит только от моего настроя, от того, чувствую я или нет твое присутствие, хочу или нет идти по жизни рядом с тобой, готов или нет делить с тобой земные радости? С Карин я чувствую твою близость острее, чем раньше, когда, распыляя твои духи, сминая твои простыни и представляя тебя в обуявшем меня возбуждении, я силой воли хотел вернуть себе твое тело, с которым ты давно рассталась.

Я так любил заниматься с тобой любовью, что боялся даже допустить, что с другой женщиной мне может быть не хуже. И сегодня я хотел, чтобы это было так, хотел всей душой. Те замещавшие тебя женщины, к которым ты сама меня толкала, выполняли свою роль, придерживаясь установленных мною правил: я требовал от них только одного, чтобы они меня разочаровывали, и они охотно делали это. Я чувствую себя новичком, Доминик. По крайней мере, мне кажется, я способен во искупление своих обманов вновь лишиться невинности с Карин. Скажи мне, что я смогу доставить тебе удовольствие, полюбив живую женщину. И не беда, если она не та, за кого себя выдает: значит, мы с тобой оба ошиблись.

~~~

Вот уже полчаса я плаваю под сенью пластиковых пальм и лиан, развешенных на потолке застекленного бассейна клуба «Кен». Вокруг развешены кошмарные, пропитавшиеся хлоркой полотна одного неомодерниста, которыми надо любоваться, поскольку он член этого клуба. Я искренне забавляюсь, когда сей апостол абстрактной живописи обливается потом на велотренажере без колес, с выпученными глазами вышагивает километр за километром на дорожке, оттачивает контуры тела в сауне или варится в бурлящем котле джакузи. Так я провожу каждое воскресное утро — под прозрачным колпаком экзотического фитнес-клуба на берегу Сены. В раздевалке художник энергично откликнулся на мое приветствие. И я, уже машинально, думаю: «Он меня узнал».

Следуя советам парикмастера, я плавал с другим клеем, и «Лак Вернье» вел себя в общем хорошо. После душа я вернулся перекусить у бассейна, наблюдая за облаками, что плывут над Домом Радио, в просветах между вышитыми на шторах цветами. Я жал гантели, двадцать минут качал пресс, потом плавал и разбудил наконец зверский аппетит. Теперь пожираю уже третий круассан с ветчиной, чтобы за три секунды вернуть калории, от которых я избавлялся целых три часа, и вожу пальцем по мелким объявлениям в отсыревшей газете. Вот, кстати, совсем неподалеку, в шестнадцатом округе, частное лицо продает за шесть тысяч франков «фольксваген жук-1302» 1975 года, в «первозданном состоянии» — принимая во внимание цену, можно догадаться, что он просто никогда не был в починке. Сосед по столику любезно одолжил мне телефон — игрушка не крупней зажигалки, очень практично, одним пальцем можно нажать все кнопки сразу — и я с помощью зубочистки набрал номер продавца. Договорились о встрече через полчаса у его подъезда.

Собрав спортивную сумку, я вышел из клуба, поручил «армстронг» заботам парковщика и пошел на авеню Мозар пешком. На третьем перекрестке перед витриной закрытого парфюмерного магазина отклеил усы, сменил очки и зачесал волосы назад, смазав гелем орехового цвета.

«Жук», соответственно названию, оказался симпатичным ржавым пузырем цвета «каштановый металлик». То что надо. Тут тебе и неубиваемый двигатель, и квитанции об оплате недавней замены масла, и почти чистый талон техобслуживания — правда, просроченный. Сошлись на четырех тысячах, которые я тут же снял в ближайшем банкомате.

По верху ветрового стекла тянется ряд марок об уплате налога за десять лет.

— Давайте, сниму, — предложил владелец.

— Не надо, оставьте.

Он удивленно повернулся ко мне. Глядя в сторону и натянуто улыбаясь, я пояснил:

— Красиво.

Он вздернул брови в знак уважения к моему странному вкусу и перечеркнул свое имя в свидетельстве о регистрации. Я тут же сунул его в карман куртки, отказался от предложения обмыть покупку и поспешил прервать сагу о долгой жизни транспортного средства. Теперь у него будет совсем другая история. «Жук» принадлежит мне, причем с 1975 года. Это была первая в моей жизни машина, я с ней не расставался, даже когда ездил на «вольво» или «саабе», женившись на дочери нотариуса из Амбуаза; он-то и выжил меня из оздоровительного клуба, которым мы владели с женой, выставил из дома в Версале и добил алиментами, что и позволило мне полгода назад «вернуться к истокам»: к студенческому «жуку» и холостяцкой студии, которую я сохранил в качестве кабинета, на случай если вдохновение вновь посетит меня. И ведь посетило — благодаря разводу, что свел на нет пятнадцать лет смиреной жизни в браке с «ошибкой юности» (назовем ее Мари-Паскаль). Я бросил пить, отважился взяться за перо и днем и ночью зарывался в песок вместе с персонажами «Принцессы», лишь бы не вспоминать, что моя бывшая отсудила права на нашего сына Констана и так ловко настроила его против меня, что он даже не отвечает на мои письма, с тех пор как они стали жить одной семьей с ее любовником-гляциологом.