Чужая луна - [39]

— А сегодня?

— Не мелочись. Если я заплачу тебе сегодня, то уже без поощрительных процентов. Подумай.

— Хорошо. Завтра, так завтра, — согласился Жихарев.

— И не тяни долго! Видишь, солнце уже ложится на крыши домов.

С широкой набережной они свернули на деревянный Махмудов мост и, проехав по нему, немного поплутали по старой турецкой части города.

Потом долго ехали по пустырю с ухабистой грунтовой дорогой. Пролетку трясло и кидало в разные стороны. Пантелей одной рукой придерживал клетку с котом и филином, а другой уцепился за саквояжи. Нина держала в руках запеленатую Марусю, а Слащёв изо всех сил удерживал Нину, руки у которой были заняты, чтобы она не свалилась с пролетки.

— Скажи мне, чичероне, что это за квартал, в который нет дороги? — спросил Слащёв.

— Не волнуйтесь, господин хороший. Вы получите то, о чем даже не мечтали: тишину, покой, почти российский сельский пейзаж и хозяина, который хорошо говорит по-русски, — успокоил Жихарев. — Уже почти приехали.

И действительно, вскоре они свернули в переулок, который правой частью своих домов смотрел на залив Золотой Рог. Был он длинный и узкий. Пролетка едва не цеплялась за стоящие с двух сторон высокие заборы, за которыми можно было увидеть лишь крыши домов.

Возле одного такого забора они остановились.

— Мы — дома! — соскочив с пролетки, Жихарев прошел к похожей на крепостную бойницу калитке. Громко постучал по железу калитки висящим здесь же на цепочке молотком.

Загремели засовы, и в распахнутом проеме калитки возникло свирепое бородатое лицо янычара в феске.

Увидев Жихарева, он молча посторонился и впустил только его во двор, при этом запоры вновь загремели.

Прошло еще какое-то время. Они терпеливо ждали.

Что сказал Жихарев хозяину, этого никто никогда не узнает.

Но наконец опять вслед за знакомой мелодией замков широко растворилась калитка, и на пороге встал…

Слащёв поначалу даже не поверил своим глазам, и решил, что сейчас на встречу с ними вышел совершенно другой человек. Вместо мрачного свирепого янычара, поросшего черными волосами в проеме калитки приветливо светил улыбкой неузнаваемо преобразившийся все тот же янычар. Только теперь он был скорее похож на добрейшего турецкого Деда Мороза (если, конечно, в Турции они водятся), готового щедрою рукою рассыпать вокруг себя подарки.

Он подскочил к пролетке и помог Слащёву спуститься на землю. Не переставая улыбаться и кланяться, он представился:

— Меня зовут Мустафа Эфенди. Для вас — просто Мустафа, — и спросил: — Господин желает только переночевать или…

— И «или» тоже. Если мне все здесь понравится, поживем у вас какое-то время. Месяц или, быть может, год.

— Понравится. Уверен, очень понравится. Все, кто жил у меня…

— Сколько? — прервал рекламные словоизлияния Мустафы Слащёв.

— Вы же еще не видели апартаментов.

— Но я еще ничего здесь не видел. Не с чем сравнивать.

— Вас трое? — переходя на деловой тон, спросил Мустафа.

— Шестеро. Я, жена, дочь Маруся, денщик Пантелей, кот Барон и филин Яшка, — загибая пальцы, пересчитал Слащёв. — Всего шестеро.

— Вы — веселый человек, — сказал Мустафа. — Я люблю веселых.

— Короче, сколько?

— Вы мне понравились. Пятьдесят лир в сутки.

— Вот теперь я хочу посмотреть, стоит ли то, что ты мне предлагаешь, пятьдесят лир, — и Слащёв двинулся на хозяина.

Мустафа посторонился, пропуская Слащёва впереди себя.

Двор был большой, одной стороной он спускался к Золотому Рогу. Вдоль берегов, по обеим сторонам, вперемешку стояли на якорях военные и торговые корабли.

— Твой флот, Мустафа? — пошутил Слащёв. — С кем воевать собираешься?

— Мы — народ мирный. Мы не любим воевать.

— А в пятнадцатом, на Галлиполийском полуострове?

— Ну, если на нас нападают, — они прошли мимо беседки, оплетенной виноградной лозой, Мустафа мимоходом сказал: — Если доживете у меня до весны, здесь, в этой беседке, проведете лучшие дни своей жизни. Здесь очень красиво, но особенно весной.

От беседки они прошли к беленькому, почти что игрушечному домику, одному из трех, стоящих на территории двора.

— Пройдемте сюда. Я думаю, в этом домике вам будет уютно.

Домик и в самом деле был чистенький, вероятно, только построенный. Мебель тоже была новая, недавно сюда завезенная.

Когда они вновь вышли во двор, Мустафа спросил:

— Так что вы скажете мне теперь?

— Не «Империал», — с некоторым пренебрежением сказал Слащёв. Он помнил, что у него в кармане нет даже пятидесяти лир, чтобы заплатить за сегодняшнюю ночь.

— Но и пятьдесят лир — это не сто, которые вы бы платили в «Империале» за самый дешевый номер, — Мустафа огорченно покачал головой. — Я понимаю: вы — генерал. Вы избалованы большими деньгами и роскошными апартаментами.

Слащёв понял, что в своем стремлении сбить цену он перестарался. И поэтому сказал:

— Нет, почему же! Жить, конечно, можно, но…

— Я вас понял! Сорок лир в сутки! И не будем больше торговаться! — торжественно провозгласил Мустафа, и добавил: — Сбавляю цену только потому, что вы мне понравились. Но при этом прошу выдать мне хотя бы небольшой аванс. Есть, знаете, такой закон, который я не хотел бы нарушать.

— Ну, что ж. Закон есть закон, — спокойно, не моргнув глазом, сказал Слащёв и при этом подумал, что той мелочи, которую ему оставил Василий, даже на жалкий аванс, конечно, не хватит. Но и уезжать отсюда на ночь глядя уже не хотелось.