Чужая луна - [162]

— При чем тут завещание?

— Но ведь вы, наверное, тоже умеете стрелять?

— Умею.

— Но вы ведь можете выстрелить первым?

— И это не исключено. Но давайте, пожалуйста, все сначала, подробно и по порядку.

— Я постараюсь, но не уверен, что смогу. Я еще и сам не до конца во всем разобрался. Но мама хотела, чтобы я вас секретно попросил, чтобы вы случайно не убили папа.

— Итак, кто угрожает мне, кто собирается в меня стрелять?

— Разве вы еще не догадались? Есть человек, который не любит большевиков и хорошо знает вас.

— Вот теперь все понятно. Жихарев?

— Да. Такая у него фамилия.

— Он не один? Сколько их?

— Их трое… и мой папа. Но мой папа не хочет грабить банки. Он хорошо ремонтирует замки. Поэтому я вам так скажу: их трое.

— Его заставляют?

— Очень сильно. Поэтому — завещание. Он не хочет, но он не может сказать «нет».

Прозвенел колокольчик на входной двери. Пришли утренние посетители.

— Это все, что я хотел сказать. Не стреляйте, пожалуйста, мой папа. Он — хороший человек.

— Сегодня вечером? А точнее?

— Точнее: они пришлют поначалу папа.

— Зачем?

— Так слышала мама, когда к нам приходил этот человек. Но, к сожалению, мама плохо слышит. Старость. Но думаю, что это ей сказал еще и папа. Подождите, я провожу вас другой дверь.

Он ждал еще минут десять, пока посетители делали покупки. Потом звякнул колокольчик, и они ушли. Веселый продавец открыл дверь в туалет, но там оказалась еще одна дверь, которая вывела их в узкий коридор

— Извините за такой неприятный сюрприз. Но я подумал, лучше, если вы будете его знать. И еще, прошу вас, не стреляйте в мой папа. Он не умеет стрелять. Зато хорошо умеет… как это?.. ремонтировать замки.

И уже у двери на улицу веселый продавец сказал Кольцову:

— Да хранит вас Господь! Сегодня это вам так необходимо.

Прощаясь, он сказал:

— Послушайте, а может, вам на время уйти из банка? Да хотя бы даже сюда, ко мне. Ну, спрятаться. Тут вас никто не будет искать. Пусть они там сами тихонько перестреляются. Или знаете что? Может, сообщить полиции?

Кольцов подумал, что для него в его положении страшна не встреча с бандитами. Куда страшнее встреча с турецкой полицией, которая потом передаст его белогвардейской контрразведке. Та разыщет и вспомнит все его грехи, и старые, и новые, и живым оттуда его уже не выпустят.

И он сказал веселому продавцу:

— Нет-нет, не нужно полиции! Мы уж как-нибудь сами разберемся. Но…

Стоя на пороге черного хода, он, что-то прикидывая, оглядел коридор, пустынную утреннюю улицу, спросил:

— Вы до которого часа торгуете?

— До захода солнца.

— А точнее?

— Точнее не бывает. Солнце спряталось — и я закрываю дверь. Это все знают.

— А можете вы сегодня не запирать дверь? И даже не зажигать свет. Возможно, нам придется потревожить вас днем, вечером или даже ночью. И не запирайте черный ход.

— Да, пожалуйста. Я буду вас ждать.

— Вот этого не надо. Вы просто не спите.

— А вы думаете, я смог бы в эту ночь хоть на секунду уснуть?

Возвратясь домой, Кольцов кое-что пересказал товарищам из этого разговора с кондитером. Во всяком случае, все то, что касалось сегодняшнего вечернего или ночного ограбления банка.

— Надо срочно сообщить полиции! — сказал Болотов.

— А если вы немножко подумаете? — пристально посмотрел на Болотова Кольцов. — Или объясните нам с Красильниковым, как вы представите нас полиции?

— Да-да, понимаю. Но тогда скажите мне, что вы собираетесь делать?

— Переформулируйте вопрос, — строго, как школьный учитель нерадивому ученику, сказал Кольцов.

После длительной паузы Болотов спросил:

— Что мы будем делать?

— Я так думаю, Жихарева мы ликвидируем, — твердо сказал Кольцов.

— Случись что, таких полномочий нам не давали, — сказал осторожный Красильников. — Как там посмотрят на эту нашу самодеятельность?

— Ответим, — сказал Кольцов. — Мы достаточно позволили Жихареву грабить нас там, в Крыму. И здесь тоже. Должен же он рассчитаться за все.

— У тебя есть какие-то мысли по этому поводу? — спросил Красильников.

— Есть одна. Но красивая. Только бы до нее не додумался Жихарев, — и, подумав, добавил: — Не будет того эффекта.

Глава десятая

С раннего утра Слащёв ходил по опустевшему двору. Время от времени заходил в дом, бродил по опустевшим комнатам. Снова и снова что-то перекладывал с места на место. Все в доме напоминало о совсем недавней благополучной и в меру счастливой жизни. Чего-то было в излишке, чего-то не хватало — все как у всех.

Словно привязанная, за ним ходила Зизи. Время от времени она покидала хозяина и бежала в комнату Маруси. Но вскоре возвращалась с немым тоскливым вопросом в глазах. Слащёв тем временем прошел на кухню, нашел там остатки супа, который еще вчера варил Пантелей, налил в миску.

Зизи подошла к миске, постояла над нею, но к еде не притронулась. Отошла.

Тогда Слащёв накинул на себя свой старый френч, спрятал ее под полой. Зизи немного поворочалась, поудобнее устроилась у Слащёва на груди. И высунула из-под полы френча свой любопытный коричневый нос.

Так он, с собакой за пазухой, и отправился в город.

На базаре он какое-то время потолкался в многолюдье, высматривая, не покажется ли где над толпой голова генерала Соболевского. Потом у кого-то он спросил, не видели ли его здесь? Ему ответили, что с утра он ходил по базару, потом ушел.