Чужая душа - потёмки - [38]

Вспомнила о Хендрике, подавальщицах и махнула рукой. Пококетничаю немного, плоды поснимаю, а потом скажу, что он герой не моего романа. Использую? Да не больше, чем он меня. Или я должна любовью небесной воспылать? Как же, на второкурсницу не магичку обратил внимание пятикурсник-алхимик! К слову, я ведь не уточнила: он перешёл на пятый курс или экзамены за него сдал.

Словом, женское коварство в виде меня грелось у магического костерка и травило байки, потчуя Липнера то голой ступнёй, а то и улыбкой. Парень смотрел, а потом снова полез целоваться.

Дыхание у алхимика было горячим, а губы — настойчивыми. Пальцы тоже обжигали не хуже пламени. И так настойчиво пытались добиться взаимности, что я аж оторопела. И не возражала, потому как давно меня так мужчины не баловали. Хендрик, увы, что такое любовь и страсть давно забыл — а тут будто снова в прошлое вернулась.

— Так, это что такое? — Липнера приподняло за шкирку, будто котёнка, и подвесило над землёй. — Нашли, чем заниматься. Не ожидал от вас, Липнер Гедаш, поставлю перед ректором вопрос о вашем моральном облике.

Я хихикнула, оправляя одежду: такое потешное у алхимика было выражение лица. Даже выговаривать за самоуправство расхотелось.

Магистр Тшольке, меж тем, продолжала измываться над смутившимся парнем, затеяв лекцию о размножении и взаимоотношении полов. Досталось и мне — будто я его соблазняла.

— Да мы целовались только, — брякнула, спасая супружескую честь. Только, боюсь, для Осунты поцелуй — нечто противозаконное. Ишь, как глазом на меня косит! И то верно: лучше бы вопила, что меня девичьей чести лишали. Не знаю, право, хотел ли чего Липнер, но явно скрывал свои пакостные намерения эти пару минут. Понятливый оказался.

— Не ожидала от замужней женщины такого, — прошипела магистр, едва слюной не подавилась. — Вам бы пример подавать, а вы, госпожа Выжга, развращаете студентов.

— И кто тут кого развращает? — послышался голос магистра Лазавея. — Не смешите, Осунта! Девочке двадцать один год — а этот увалень, при всём моём уважении, не похож на невинного ребёнка. Ему двадцать три, между прочим.

Раз — и Липнер мягко спланировал на землю.

Магистр устало потряс рукой, сбрасывая голубые искры, и посоветовал коллеге оставить нас в покое:

— Они взрослые люди, сами разберутся. И, надеюсь, поймут, что первый день в чужом мире не самый лучший момент для близких взаимоотношений.

Не сговариваясь, мы с Липнером насупились и заверили, что не идиоты. А я добавила, что парень сам меня поцеловал.

— Меня это не интересует, — отмахнулся Лазавей. — Заканчивайте купания и обнимания: мы должны до темноты добраться до жилья. И молитесь, чтобы нас не убили.

Бросив на алхимика насмешливый взгляд и красноречиво сообщив жестами, что первый опыт стал и последним, отправилась звать Юлианну и искать туфли. Мне легче всех, у меня вещей нет, а одежда стараниями Липнера высохла.

Ровно через пять минут мы выдвинулись: студенты собрались поразительно быстро. И снова поплелись по обочине дороги.

Не прошло и часа, как судьба послала нам встречу с местным населением. Тесную встречу, потому как местность была равнинная, ни деревца, ни кустика, ни камушка, так что спрятаться некуда, а бежать — глупо. В общем, нас нагнала одна из подвод, тех, которые нормальные. Большая, шестиколёсная. Перевозила какие-то мешки.

Управляли повозкой двое мужчин. Одеты как люди: рубашка, штаны, отличного от нашего покроя — светлые такие, с узкими кожаными поясами. На ногах — короткие сапоги на шнуровке. Занятно: в Златории шнуровка — девичья прерогатива.

Не сговариваясь, мы старались не показывать пристального интереса к облику незнакомцев, не тыкать в них пальцами, но выходило плохого. Даже магистры сдались под напором любопытства.

Омороняне в свою очередь разглядывали нас, а потом заговорили.

— Айканэ? — спросил один из них.

Приплыли: языка-то мы не знаем. Сейчас доложат, кому надо, и всё, погибли смертью храбрых. Только погибать не хочется.

Вот зачем влезла, сама не знаю, но как-то оказалась впереди всех. Заулыбалась и брякнула, что мы приезжие. А что? Ректор говорил, что я хроникёр 'Академического вестника', но балакать по-местному не обязана. Ляпнула, проигнорировала шипение старших, скрутила дулю за спиной ретивому Липнеру, собравшемуся меня оттащить, и смело шагнула к лошадям. Если уж за красоту взяли, то буду отрабатывать свой хлеб.

Оморонцы переглянулись, зашептались. Потом один потянулся к сумке, напоминавшей суму почтальона, только из кожи, и вытащил оттуда блестящий кругляшёк на ремешке. Невозмутимо закатал рукав и закрепил на запястье, будто браслет. Ткнул пальцем в блестящую поверхность — и пространство вокруг нас слегка заискрилось. Всего на минутку.

Опасности никакой я не чувствовала. Да даже если бы и чувствовала, то куда бы делась? Магия быстрее пришибёт, чем за спину магистров спрячусь.

— Ка маат, — требовательно обратился ко мне один из оморонцев.

— Чего? — не слишком вежливо осведомилась я. Неужели непонятно, что их язык — сущая тарабарщина?

Кругляшок-браслет завибрировал и мигнул. Спустя пару мгновений меня на чистом златорском спросили: