Чужая агония - [66]

— Теорией? — спросил он разочарованно, чувствуя, как сердце у него опускается.

— Ну, концепцией, — сказала она. — Той идеей, что в случае существования межзвездной цивилизации людям, возможно, предстоит себя квалифицировать, прежде чем вступать в контакт. И соответствующий тест, вероятно, будет иметь не технологический характер, подобно развитию средств передвижения быстрее света, а социологический…

— Подобный умению общаться с чужой культурой, скажем, дельфиньей, — прервал он ее грубо. — Вам это рассказал Корвин?

— Я слышала об этом раньше. Я полагала, что автором теории является Брейт.

— Нет, — ответил Мэл. — Это моя теория, — он посмотрел на нее. — Вы не смеетесь?

— А надо? — она внимательно следила за движениями дельфинов. Внезапно он ощутил острую ревность к дельфинам за то, что они удерживали ее внимание, и это чувство толкнуло его совершить действие, на которое иначе у него не хватило бы смелости.

— Слетаем вместе на материк, — сказал он, — и пообедаем. Я расскажу тебе о них все.

— О'кей, — она оторвалась от дельфинов и посмотрела наконец на него, и он был удивлен, увидев ее нахмуренной. — Я что-то многого не понимаю, — прошептала она. — Я полагала, что интересоваться мне следует Брейтом. А оказывается — вами и дельфинами.

— Может быть, мы проясним это за обедом, — сказал Мэл, не совсем понимая, что она имеет в виду, впрочем, не слишком огорчаясь. — Вертолетная площадка находится на северной стороне.

Перелетев на вертолете через Капурано, они зашли в кафе полюбоваться видом кораблей на фоне лазурного моря. Вокруг них за столами слышался вежливый испанский говор венесуэльцев.

— Почему я должна смеяться над твоей теорией? — спросила она вновь, когда они уселись и принялись за еду.

— Большинство людей видят в этом попытку прикрыть общую неудачу работы станции, — сказал он.

Ее круто изогнутые брови поднялись. — Неудачу? Я полагала, у вас тут устойчивый прогресс.

— И да, и нет, — ответил он. — Еще до смерти д-ра Найта мы столкнулись с явлением, названным им «барьером среды», или, проще, БС.

— БС? — переспросила она.

— Да. — Мэл потыкал вилкой креветку в своем морском коктейле. — Вся эта наша работа вырастает из работы д-ра Джона Лилли. Ты читала его книгу «Человек и дельфин»?

— Нет, — ответила она, чем вызвала его удивленный взгляд.

— Он был пионером в области исследований, касающихся изучения дельфинов, — сказал Мэл. — По-моему, первое, что тебе надо было сделать, прежде чем ехать сюда, это прочесть эту книгу.

— Первое, что я сделала, — сказала она, — так это попыталась узнать хоть что-нибудь о Корвине Брейте. Откровенно говоря, без всякого успеха. Вот почему я здесь, полагая, что он, а не ты, тот человек, кто реально работает с дельфинами.

— Поэтому ты меня спросила, много ли я о нем знаю?

— Да, — ответила она. — Но расскажи мне лучше об этом барьере.

— Тут немного рассказывать, — сказал он. — Как и большинство других больших проблем, эту достаточно просто сформулировать. Первым исследователям, изучавшим дельфинов, показалось, что успех рядом, и до установления связи с дельфинами — рукой подать, надо только научиться интерпретировать издаваемые ими звуки в диапазоне восприятия человеком и выше, и научить дельфинов человеческой речи.

— И выяснилось, что этого-то и нельзя сделать?

— Они смогли. Они это сделали — или настолько близко, что практически нет разницы. Но тут они столкнулись с тем фактом, что наличие связи не означает понимание, — он посмотрел на нее. — Вы и я говорим на одном языке, но понимаем ли мы однозначно смысл, вкладываемый в слова другим?

Она смотрела на него секунду, затем медленно покачала головой, не отрывая глаз от его лица.

— Именно в этом, по сути, и состоит проблема общения с дельфинами, только все, конечно, серьезней. Дельфины могут разговаривать со мной, а я с ними, но мы не можем понять друг друга настолько, чтобы об этом стоило говорить.

— Ты имеешь в виду интеллектуальное понимание, да? — сказала Джейн. — Не просто механическое?

— Да, именно так, — ответил Мэл. — Мы договариваемся по поводу обозначения слуховых или иных символов, но не об их смысле. Я могу сказать Кастору: «Гольфстрим является сильным океанским течением», и он согласится, но никто из нас не имеет ни малейшего понятия, какой же смысл реально другой вкладывает в сказанное. Мой образ Гольфстрима — это не образ Кастора. Мое понимание слова «сильный» связано с фактом, что мой рост 6 футов, вес 175 фунтов, и я могу поднять вес, равный моему собственному. Кастор соотносит его с тем, что длина его тела составляет 7 футов, он может развить скорость до 40 миль в час, а что такое вес он вообще не знает, поскольку его 400 фунтов полностью уравновешиваются весом вытесняемой им воды. И поднимание чего-либо также не входит в круг его понятий. Мой «океан» отличен от его, и наши понятия того, что представляет собой течение, могут совпадать, а могут и полностью отличаться в значении. И до сих пор мы не можем найти способов наведения мостов над пропастью, разделяющей нас.

— Дельфины столь же добросовестно ищут понимания, как и вы?

— Я верю, что да, — сказал Мэл. — Но я не могу этого доказать. Невозможно доказать что-либо убежденным скептикам, прежде чем я научусь у дельфинов тому, что до настоящего времени не было достоянием человеческого разума. Или прежде чем дельфины продемонстрируют, что они сумели овладеть некоторыми видами интеллектуальной деятельности человека. А вот здесь-то сплошные неудачи из-за, как считаю я и считал д-р Найт, смысловой бреши, которая является прямым результатом БС.