Чужаки - [19]

Так прошло первое крещение новичков. А потом были угоны мотоциклов, кражи в блинной, хулиганство в кинотеатрах. После каждого фартового «дела» они с наворованным приходили в «ранчо», обмывали удачную «охоту».

— Так, ковбои, надо отметить наш поход на «железку», — сказал однажды Колян, светясь белозубой улыбкой. — Ты, Юрчило, говорил, что у твоего деда есть брага, тащи. Не даст, стукну в ментовку, что он самогон гонит: там у меня есть свои менты. А завтра надо должки собрать у тех, кто еще Шерифу задолжал. Ну, ковбои, по коням!

Красавчик Ник вел подростков-новичков к той черте, переступив которую ломались детские судьбы.

Однажды в «ранчо» влетел с криком Котяра: «Атас, менты!» Пацаны разбежались, стараясь выбраться по тайным ходам из подвала, где их встречали милиционеры и помещали в «собачник». Кому-то досталось и по почкам. Николаю не простили возвращение к старому. Заработал маховик государственной машины, чтобы изолировать Николая от общества как социально опасного. Беседы в инспекции по делам несовершеннолетних, наказание родителей штрафами и сбор документов служили доказательством опасности его для общества. Школа первой стала собирать документы и бумаги на Николая. Ему припомнили все. Особенно разбирали случаи, когда однажды он явился в школу пьяным, устроив взрыв в кабинете химии, и как по его вине учительница иностранного языка оказалась в больнице. Когда она заявила Николаю, что не будет вести урок до тех пор, пока он с вещами не выйдет из класса, он запрыгнул на подоконник, открыл окно и закричал опешившей учительнице:

— Если вы не оставите меня в покое, я сейчас выпрыгну с четвертого этажа, а вас будут судить!

Вскоре машина «скорой помощи» увезла ее в больницу с инфарктом.

Опасно было оставлять Колю в школе, по которой о нем ходили легенды. Он разлагающе действовал на учеников, а учителя стали его побаиваться. «Исключить из школы!» — был приговор педсовета. «Нечего держать в стаде паршивую овцу!». Следом за школой его турнули из секции спортивной гимнастики.

— Мне уголовники не нужны! Пошел вон! — закрыл за его спиной двери тренер.

У родителей, уставших от всех визитов уполномоченных, вызовов по всевозможным учреждениям, наступило безразличие к собственному сыну.

— Пусть делает, что хочет. Кончит колонией! — заключил отец.

— Гоша, как ты можешь? Он же наш сын, — плача, говорила мать.

Отец несколько раз хватался за ремень, чтобы дать родительские уроки, но, когда сын, схватив вилку, пошел на него, он махнул рукой.

— Тебя надо было в малолетстве придушить! — бросил он сыну и заперся в комнате.

Наступил день, когда Николай предстал перед комиссией по делам несовершеннолетних. Не помогли знакомые милиционеры, с кем он вел торг: он им нужную информацию о совершенных преступлениях, а они ему — прощение. И вот итог: решетки приемника-распределителя, где строем в столовую, строем на прогулку «в клетку», строем в мастерскую и постоянные полы, не успевающие просыхать.

Непрестанная тоска по свободе проходила в общении с пацанами, такими же, как ковбои из «ранчо». Первую неделю Коля приглядывался к ним и понял, что заправляет в группе Слон. Это был его ровесник, курносый, вечно глядевший исподлобья, попавший в приемник за грабеж. Они с пацанами воровали шапки у прохожих. Как-то перед отбоем Колян «стыкнулся» с ним в туалете. Слон только на вид был мрачным и суровым, а в драке оказался хилым. Узнав о стычке, пацаны в группе перешли на сторону Коляна, и он приблизил к себе тех, кого держал в страхе и над кем издевался Слон.

Больше всего Колян сдружился с Кенгуру — пацаном одиннадцати лет, которого направили сюда за ограбление кассы Аэрофлота, в которой работала его бабушка. И со Звонком, однолеткой Кенгуру. Звонком его прозвали уже здесь, в приемнике, милиционеры, за то, что он рассказал им о том, как по ночам беглецов из интерната будил будильник, напоминая о времени выхода на кражу.

В группе Коля для удобства своей жизни завел свои законы. Научился хитрить, изворачиваться. За него мыли полы в столовой, побольше накладывали в тарелки. Он усвоил правило, что выживает здесь сильный и безжалостный.

Только с одним пацаном он не мог справиться — Маугли. Тот был равен ему по силе и держался в группе гордо и независимо. Он был в приемнике уже пятнадцать суток. Его привезли из какой-то деревни, хотя сам он жил в лесу больше месяца и, когда у него кончились запасы, он украл в колхозном стаде овцу. По его следам пошли пастухи и нашли «логово», где обнаружили украденные в деревне вещи, после чего Маугли попал в приемник.

Он не давал покоя красавчику Нику, держался одиночкой, и пацаны уважали его, что не входило в планы «бугра» Коляна. И когда Маугли был в кухонном наряде, Колян приказал Котяре помочиться в кастрюлю с супом для сотрудников и «заложить», что это сделал якобы Маугли. Повар, почувствовав запах мочи, чуть не убила Маугли, и того посадили в «дисциплинарку».

После этого случая Колян стал полноправным хозяином в группе. В отношениях с милиционерами у него были свои корыстные цели. Тех, кого он недолюбливал, через пацанов стравливал с другими милиционерами или опять же через подростков докладывал начальнику о нарушениях службы, после чего работники приемника начали смотреть на него с опаской.