Чужак - [34]

Как только приступ немного отпускал Сендера, он вылезал из кровати и продолжал свою обычную, беспутную и безумную, жизнь.

— Коза раз подохнет, — говорил он скототорговцам за столиками.

* * *

Поздней ночью в конце зимы, ночью унылой и промозглой, когда изо всех водосточных труб и со всех крыш ни на минуту не переставало течь и капать и кошки визгливо плакали на улице, Сендер почувствовал головокружение и слабость в ногах. Он подошел к винтовой каменной лесенке, ведущей в подвал, чтобы спуститься в «контору» и ненадолго прилечь на софе. Но на первой же ступеньке потерял равновесие и пересчитал все остальные, вплоть до последней.

Мориц-официант, который стоял в приоткрытой двери ресторана и свистом подзывал девок, собравшихся под фонарем, услышал глухой удар и спустился в подвал. Он был уверен, что хозяин упал из-за того, что напился, и стал трясти его за плечи:

— Хозяин, вставайте! Хозяин, дайте руку.

Сендер не отзывался.

Видя, что хозяин не осознает происходящего с ним, Мориц стал ругать его.

— А ну, шевелись, жирное брюхо! — тряс он Сендера.

Так как Сендер не приходил в себя, Мориц принялся бить его, колотить по бокам, пинать ногами, чтобы привести в чувство. Но и после этого Сендер не очнулся. Мориц забеспокоился и побежал будить жившего по соседству фельдшера Шаю-Иче.

Заспанный, растрепанный, в одной накинутой на нижнее белье шубейке, Шая-Иче с помощью Морица с трудом втащил Сендера на софу. В его тяге к земле была тяжесть мертвого тела.

— Кровь, кровь, — показал перепуганный Мориц, — из головы течет.

— Это ерунда, — махнул рукой Шая-Иче, — я опасаюсь худшего.

Он стащил с Сендера туфли и стал колоть ему ступни иголкой. Сендер не реагировал. Шая-Иче воткнул иголку поглубже, но Сендер не шевельнулся. Он не стонал, не двигал ногами. Шая-Иче отложил иголку и склонил голову на грудь, так что его длинный нос коснулся толстой нижней губы.

— Конец Сендеру, — проговорил он.

Мориц выпучил глаза:

— Он что, умер, реб Шая-Иче?

— Жить-то он жив, — протянул Шая-Иче, — но горе в том, что парализован. Ни рукой, ни ногой двинуть не может. Нужно позвать его жену.

Растерянная, ошеломленная, стояла Эдже рядом с софой и смотрела еще больше, чем обычно, черными и испуганными глазами на своего тяжело распростертого мужа.

— Сендер! — звала она. — Это я… я…

Сендер таращил глаза, большие и широко раскрытые, но остекленевшие и неподвижные. Из его перекошенного рта текла слюна, словно он хотел плюнуть на весь мир. Эдже совершенно не знала, что ей делать. Она впервые была в ресторане, впервые — в подвале, в «конторе», о которой столько всего слышала, но которой никогда не видела. Чья-то шелковая женская рубашка висела на гвозде, зацепившись лямкой. Голая розовая красотка игриво смотрела со стены прямо на Эдже. Ей стало стыдно самой себя.

— Что делать? — пробормотала она, испытывая не столько горе, сколько смятение.

Она чувствовала, что в ее жизни на исходе этой промозглой ночи случилось что-то очень важное, но что ей с этим делать, она не знала. Она совершенно смешалась. Насколько Эдже была растерянна, настолько же Мориц-официант был собран и деловит. Прежде всего, он опустошил все карманы своего распростертого хозяина. Отовсюду: из штанов, из жилетки, из пиджака, он вытащил деньги — мятые банкноты и мелочь. После этого он отстегнул золотые часы с цепочкой от жилетки, снял кольцо с бриллиантом с пальца Сендера и скорее приказал, чем посоветовал:

— Пусть хозяйка заберет.

Эдже послушалась.

Потом он надел на Сендера ботинки и велел Шае-Иче вызвать больничную карету.

Шая-Иче заколебался.

— Лучше заберите его домой, — сказал он, — я привезу врача.

— Зачем же домой, — резко сказал Мориц, — лучше всего отвезти его в больницу.

Шая-Иче посмотрел на жену Сендера, чтобы та что-нибудь сказала. Но она молчала. Она смотрела Морицу в рот. Шая-Иче закутался в шубейку и со вздохом ушел к себе. Мориц его не удерживал. Очень проворно он отвез своего хозяина в больницу, записал там его имя, возраст, положение и все остальное, что требовалось.

— Кто эта дама? — спросил служащий больницы, посмотрев на молчащую Эдже.

Он с удивлением оглядел ее и пренебрежительно зевнул.

— Платить следует аккуратно, — разъяснил он, — посещать только в отведенные часы… Слышите, дама?

— Я слышу, — ответила Эдже и опустила глаза, застыдившись сама не зная чего.

Только выходя из больницы, уже в дверях, она опомнилась и второпях спросила об оставленном муже:

— Как он? Это не опасно?

Человек из больницы поморщил нос.

— Это долгая история, — проворчал он, — он полностью парализован.

С прежней энергией Мориц усадил свою хозяйку на дрожки и отвез ее домой по грубо мощенным ночным улицам. Он молча проводил ее по лестнице, отпер дверь и вместе с ней вошел в квартиру. На улице уже светало.

— Приготовь чай, — «тыкнул» он ей неожиданно.

Она сделала, как он приказал.

Мориц вынул из серванта бутылку коньяка и подлил его в чай сперва себе, потом своей хозяйке.

— Я не люблю, — сказала Эдже.

— Это полезно, это согревает, — ответил Мориц, — пей.

Она выпила.

После нескольких рюмок коньяка Мориц подошел к своей хозяйке и крепко обхватил ее руками.