Чужак в чужой стране - [128]

— Не знаю.

— Если ты даешь команду на подъем, начинается постепенный спуск. А я вскочил туда с разбегу и начал падать — с шестого этажа. Еще чуть-чуть, и от меня осталась бы лепешка, но падение вдруг прекратилось. Как будто удержало какое-то поле.

— Не увлекайся модной техникой. Ходи по лестнице, в крайнем случае пользуйся лифтом старой конструкции.

— У них хорошая техника, только за ней никто не следит. Никто не занимается делом, все ходят под гипнозом Майка и смотрят ему в рот. Мне страшно за них, Джабл. Нужно что-то делать.

Джабл поджал губы.

— Что именно тебя пугает?

— Абсолютно все.

— Правда? Мне показалось, что тебе понравилось.

— Ну да. Майк и меня загипнотизировал. — У Кэкстона был недоуменный вид. — Я бы и не вышел из гипноза, если бы он вдруг не оказался голым. Понимаешь, он сидел в костюме и обнимал меня за пояс — как он мог раздеться?

Джабл пожал плечами.

— Ты был занят и мог не заметить землетрясения.

— Брось! Я не школьница, и целуюсь с открытыми глазами. Скажи, как он мог раздеться?

— Какое это имеет значение? Может, тебя смутила именно нагота?

— Конечно.

— Ты и сам был без штанов! Стыдитесь, сэр!

— Перестань меня грызть. У меня нет привычки к групповой любви. Меня чуть не стошнило. — Бен скривился. — Каково было бы тебе, если бы посреди твоей гостиной люди стали спариваться, как обезьяны?

— Вот оно, Бен: гостиная была не твоя. Ты пришел к человеку в дом, будь любезен принять правила, действующие там. Цивилизованный человек должен поступать именно так.

— А если тебя шокирует подобное поведение?

— Это уже другой вопрос. Я всегда находил и нахожу публичные проявления похоти отвратительными, но достаточно большая часть человечества не разделяет моих вкусов. Оргии имеют многовековую историю и не оскорбляют ничьего достоинства, поэтому нельзя говорить, что они «шокируют».

— Ты хочешь сказать, что это не более, чем дело вкуса?

— Вот именно. И мои вкусы не более святы, чем вкусы Неро, а даже менее: Неро — бог, а я — нет.

— Черт меня возьми!

— Вряд ли у него это получится. Дальше: Майк не устраивает публичных оргий.

— То есть как?

— Ты говорил, что у него в доме что-то вроде группового брака, выражаясь научно — групповая теогамия. Поэтому все, что там происходит или планируется, является семейным делом, а не публичной оргией. Кругом все боги, и нет больше никого — кто же может обидеться?

— Я обиделся.

— Сам виноват. Ты ввел их в заблуждение и спровоцировал на «оргию».

— Что ты, Джабл! Я ничего не делал.

— Ах, Господи! Как только ты вошел, ты понял, что у них сложился чуждый тебе уклад. Тем не менее не ушел. Ты повел себя, как бог встретившийся с богиней. Ты отдавал себе отчет в том, что делал, и они это понимали. Их ошибка в том, что они приняли твое притворство за чистую монету. Нет, Бен, Джилл и Майк вели себя вежливо, и не тебе следует обижаться на них, а им на тебя.

— Ты умеешь все перевернуть с ног на голову. Меня завлекли чуть не силой. Если бы я не убежал, меня стошнило бы.

— Теперь ты хочешь свалить вину на рефлекс. Дорогой мой, воспитанный мальчик тринадцати лет на твоем месте сжал бы зубы, пошел в ванную, посидел бы там с четверть часа, потом пришел бы и извинился. Рефлекс тут ни при чем. Рефлекс может вывернуть желудок, но не может приказать ногам бежать к двери, рукам — хватать одежду, глазам — искать выход. Это был страх. Чего ты испугался, Бен?

Кэкстон долго молчал, потом вздохнул и выдавил:

— Сдаюсь, я — ханжа.

— Ханжа считает свои моральные установки законом природы, — покачал головой Джабл. — Ты не такой. Ты подлаживался под людей, поведение которых не соответствовало твоим правилам, а настоящий ханжа еще с порога обозвал бы даму в татуировке неприличным словом, повернулся бы и ушел. Копай глубже.

— Я ничего не соображаю. Мне плохо.

— Вижу и сочувствую. Давай подойдем к делу с другой стороны. Ты упомянул женщину по имени Рут. Давай предположим, что на кушетке с тобой сидели Майк и Рут, а не Джиллиан. Допустим, они предположили бы то же самое сближение. Был бы ты так же «шокирован»?

— Да, меня шокировала сама ситуация, хотя ты говоришь, что это дело вкуса.

— В какой степени? Что бы сделал?

Кэкстон смутился.

— Черт бы побрал тебя, Джабл! Я нашел бы предлог выйти на кухню.

— Отлично, Бен. Я понял, в чем дело.

— В чем же?

— Какой элемент мы изменили?

Кэкстон помрачнел и надолго умолк. Наконец сказал:

— Ты прав, Джабл: все дело в Джилл, в том, что я люблю ее.

— Близко к истине, но не точно.

— Что?

— Чувство, которое заставило тебя бежать, не называется «любовь». Ты знаешь, что такое любовь?

— Надоело! На этот вопрос не могли ответить ни Шекспир, ни Фрейд. Мне плохо, и все.

Джабл покачал головой.

— Я дам точное определение. Любовь — это состояние, в котором счастье другого является непременным условием твоего счастья.

— Верно, — медленно произнес Бен, — именно это я испытываю по отношению к Джилл.

— Хорошо. И ты говоришь, что тебя стошнило и ты убежал при необходимости сделать Джилл счастливой.

— Подожди! Я не говорил…

— Может быть, тут присутствовало еще какое-то чувство?

— Я говорил… — Кэкстон запнулся. — Хорошо, можешь считать, что я ревновал. Но я могу поклясться, что не ревновал. Я давно уже со всем смирился и не держал на Майка зла. Я понимаю, что ревность бессмысленна.