Чувство. Тетради - [4]

Одним из первых его сны, тайны подсознания смутно почувствовал и попытался раскрыть хореограф Михаил Фокин. Он понимал, что в Вацлаве одновременно присутствуют четыре стихии и четыре темперамента, мужское и женское начало. То, что природа наделила его и возвышенной душой, и утонченным эротизмом, как нельзя лучше соответствовало требованиям эпохи. Сочиняя партии для Нижинского с учетом его самобытной индивидуальности и духовного склада, Фокин невольно вносил в них биографические черты. Он создал целую галерею разнообразных сценических портретов Нижинского, среди которых оказалось немало шедевров. Но в исполнении других артистов, включая самого Фокина, который, кстати, был превосходным танцбвщиком, они теряли магнетизм и силу воздействия. Партии Нижинского всегда были и оставались только его партиями.

Для Анны Павловой и Вацлава Нижинского Фокин поставил дуэт на музыку Седьмого вальса Ф. Шопена в духе ожившей картинки времен расцвета романтизма. Он попал в десятку — номер имел такой успех, что впоследствии хореограф поставил целый балет в том же стиле — «Шопениану», или «Сильфиды», как его называют на Западе.

Основными балетными героями XIX века были принцы и знаменитые воины. Они были богаты, могли пользоваться всеми радостями земными. Но тем не менее их манила неземная любовь. Своим вторжением они разрушали тот тонкий мир, в котором жили их фантастические возлюбленные, и часто погибали сами. Все изменилось в начале XX века. Появился новый тип героя — художник, которому сам Бог велел чувствовать себя уверенно и уютно в мире фантастики и грез. К ним относится и Юноша-поэт Вацлава Нижинского в фокинском неоромантическом шедевре «Шопениана». Он — единственный мужской персонаж балета, окруженный хороводом эфирных сильфид. В этом балете нет сюжета, конфликтов и противоречий. Чистая музыка и чистый танец. Как в раю, куда в своих видениях может проникнуть лишь художник или поэт… На изящную вариацию-мазурку Юноше воздушной мазуркой отвечает одна из сильфид. Благодаря «созвучию душ», они объединяются в изумительном дуэте. Юноша Нижинского был равным среди равных — недаром в коде балета все его участники исполняют один и тот же хореографический текст…

Имея перед собой такой уникальный материал, как тело и душа Нижинского, Фокин эскпериментировал в самых разных направлениях. Призрак розы (на этот раз именно дух, а не реальный юноша) в одноименном балете, поставленном на известное «Приглашение к танцу» К. М. Вебера, — еще один фокинский шедевр, в котором раскрылась иная грань дарования многоликого Бога танца — Нижинского.

…Вернувшись после бала, девушка опускается в кресло. И, вдохнув аромат увядающей розы, она пребывает в сомнамбулическом состоянии между сном и явью. Внезапно в открытое окно ее комнаты влетает Призрак розы (роза— вечный символ любви, но чувственной или духовной — это зависит от ее цвета; Нижинский, как известно, обожал белые розы, дарил их своей невесте). Он обволакивает ее дурманящим ароматом, осыпает красными лепестками. Порхает, кружит перед нею, лукаво приглашает на тур вальса. А потом, утонченный и неуловимый, покорно ложится у ее ног. И когда в финале этой прелестной миниатюры девушка в изнеможении снова опускается в кресло, поцеловав ее, этот странный Призрак исчезает…

Загадочен и противоречив как по облику, так и по пластике двуединый, почти андрогинный персонаж Нижинского. Изысканные кружева вокруг девушки плели его безвольные, мягкие, почти женственные руки и кисти, завораживающие буквально каждым движением, подобно пасам гипнотизера. И в то же время в этой партии обилие сложнейших прыжков, виртуозных вращений, других чисто мужских па. Его Призрак розы, словно лукавый сильф, витал вокруг своей избранницы, соблазняя ее…

Сознательно или нет, но в «Призрак розы» Фокин на свой лад повторил знаменитую начальную сцену первого романтического балета. «Сильфида», где Дева воздуха

Сильфида летает вокруг спящего Джеймса и, поцеловав его, исчезает в камине. Только в балете прошлого столетия носителем утонченного духовного начала всегда выступала женщина. Такова мораль XIX века— женщина должна быть женщиной, мужчина — мужчиной. И на сцене и в жизни. Иное— вне этики и эстетики. Главное— вне морали. Недаром среди «проклятых поэтов» были Верлен, Рембо, Уайльд…

В начале XX века изменились критерии, точка отсчета, сам тип героя. И это тонко почувствовал Михаил Фокин. Недаром главным персонажем его лучших постановок оказался именно противоречивый и бисексуальный мистик Вацлав Нижинский. Уже в «Шопениане» Фокин уравнял в духовных правах Юношу и Сильфиду — мужское и женское начало. А в «Призраке розы» он запросто их поменял местами, усадив в кресло девушку, вокруг которой витает странный, соблазнительный дух с телом, сильным, как у мужчины, и одновременно рафинированным, как у женщины. А еще Фокин угадал в Нижинском раба земной любви, не перестающего мечтать о небесной. Изнеженным фаворитом, обласканным госпожой, который, подобно экзотическому растению, вьется у ее ног, танцовщик предстал в фокинском «Павильоне Армиды» Н. Черепнина. Кошачьей грацией и повадками сладострастного хищника хореограф наделил его Золотого раба в «Шехерезаде» Н. А. Римского-Корсакова. По-своему рабом Любви был и его Петрушка, безнадежно влюбленный в бессердечную красавицу Балерину, которую блестяще исполняла Т. Карсавина. Думаю, что многие жизненные коллизии самого Нижинского, всей труппы Русского балета невольно были отражены Фокиным в своих балетах. Отчетливо они прослеживаются именно в «Петрушке» И. Стравинского.