Чувство правого колеса - [9]

Подал голос городской телефон.

— Дежурный ГАИ старший лейтенант Мокеев слушает.

Некоторое время Мокеев держал трубку, одна бровь его поднялась, подергалась, выражение иронии скользнуло по лицу и пропало. Отвечал он вполне серьезно:

— Нет, этого мы не можем сделать. Если считаете нужным — сообщайте нам, мы разберемся, а таких сведений не даем. Нет, дорогой товарищ, давайте без самодеятельности.

— Вот, — повернулся он к остальным, — кому принадлежит машина номер такая-то, она меня на улице обрызгала? Так что же, товарищ лейтенант, будем делать с плодовыми деревьями, с украшением города?..

— Кусты, — буркнул лейтенант Володя и вышел.

— Расстроили человека, — сказал Яклич и надел фуражку. В дверь коротко стукнули, и вошел сержант с пятьдесят третьей машины, а за ним еще двое — один ничего, другой какой-то влажный: глаза блестят, лицо потное, справа, у виска, Мокеев заметил слипшуюся прядь волос, подозрительно черную.

— Прибыли! — объявил сержант. — «Жигули» у парадного подъезда, хозяин вот он, собственной персоной.

Хозяин держался прямо, но дышал в сторону.

— Ростислав Яковлевич, вызови-ка «скорую», гражданин голову, кажется, разбил, — четко сказал Мокеев, и все его слышали.

— Не надо «скорой», товарищ дежурный, — сказал хозяин «Жигулей». — Дешево отделались, пустяками обошлось.

— Отставить «скорую», старшина, — сказал Мокеев. — Пошли посмотрим, что там за пустяки у парадного подъезда...

Все вышли на крыльцо. Сверху сыпал снег, настоящий, крупный, холодный. «Не миновать гололеда к вечеру!» — еще подумал Мокеев. «Жигули» стояли понурившись, машина словно чувствовала себя виноватой здесь, у дверей ГАИ. Лобовое стекло, сплошь молочно-белое, в трещинах, выдвинулось из рамы, крыша вмялась внутрь кузова и нависала спереди козырьком, левая фара превратилась в аккуратный эллипс, багажник перекосило, и крышка не отпиралась.

Мокеев взглянул на спидометр: машина прошла... сто пятьдесят километров...

— Н-да, хозяин... не много ты проехал за пять с лишним тыщ... — сказал Мокеев, искренне расстраиваясь за порченое добро.

— Н-ничего, — сказал хозяин, — дело-то пустое, рублей на пятьдесят ремонта, ерунда.

Мокеев коротко взглянул на хозяина, поморщился. Держался хозяин преувеличенно прямо, то и дело расправлял плечи, но познабливало его от пережитого, передергивало, и тут уж он ничего не мог с собой поделать — психика!

— Ну, хозяин, крупно живешь, — сказал Мокеев, открыл дверцу, попробовал тормоза — исправны. — Что делать теперь, а?

— Поправим, — выдохнул хозяин, и по тому, как он сказал одно это слово, Мокеев решил, что выпили они с дружком порядочно, никак не меньше бутылки на нос: хозяин старался говорить покороче и на выдохе, так ему было легче. Длинной фразы хозяин избегал, чтоб не запутаться.

— Сначала давайте протокольчик составим, — сказал Мокеев. — Чтоб разговоров не было. А потом уж насчет ремонта похлопочем.

— Согласен, — выдохнул хозяин, — только...

— И никаких условий. — Мокеев вдруг почувствовал глухое и сильное раздражение. — Если уж водительскую карьеру начинаете пьяным, то...

— Я что? Я ничего, — сказал хозяин. — Жить так жить...

— Жить, так вверх колесами, — сказал Мокеев и пошел обратно в дежурку. И пока шел, думал, что легко, видать, деньги достаются хозяину, если после бутылки водки он садится в машину покататься по молодому льду на мостовых...

Ко всему прочему, у хозяина еще и прав не оказалось. Мокеев отправил хозяина на экспертизу, чтоб официально засвидетельствовать опьянение, а дружка, с которым тот катался, посадил за стол:

— Вот бумага, ручка, пишите.

— Чего писать?

— Пишите, как все было. Куда ехали, где перевернулись, сколько выпили, где, когда, — все.

Дружок загоревал.

— Да чего там выпили, разговелись только... Он говорит, пойдем, покатаю на «Жигулях» на новых...

— Вот-вот и пишите, нам все интересно.

В дверь постучали. Олег сказал, не отрываясь от Тургенева: «Да!» — но невнятно, видать, сказал, потому что постучали снова.

Олег отложил книжку.

— Ну кто там у нас такой робкий! — И распахнул дверь. За дверью стоял давешний подросток, у которого арестовали мопед. И женщина рядом. Мать, конечно. Столько в глазах этой женщины было тревоги, недоумения, смутного вопроса — всего вместе!

— Что случилось, товарищ... милиционер? — не спросила, а выдохнула она, обращаясь к Мокееву прямо из коридора. Нужно было дать ей успокоиться и «пропитаться» атмосферой. Поэтому Мокеев извинился:

— Минуточку, пожалуйста, подождите. Вот здесь, за столом. Садитесь, пожалуйста. Сейчас я товарищам дам задания, потом мы с вами поговорим. — Он усадил женщину за стол. Заглянул через плечо дружка, который скрипел пером, старался.

— Как дела?

— Да вот, сочиняю...

— Ну-ну, правду только сочиняй, чтоб не запутаться...

— Так чего там... выпили-то по капельке...

— Укажите, сколько капелек...

Вернулся хозяин «Жигулей» после экспертизы. Ростислав Яковлевич, который хозяина сопровождал, незаметно кивнул Мокееву: порядок. Они давно дежурили вместе, и давно разработана была беззвучная система сигналов: вошел, кивнул — значит, хозяин опьянение признал, протокол подписан врачом, теперь осталось взять у хозяина письменное объяснение. Чтобы они с дружком не сговаривались в деталях, Мокеев провел хозяина в соседнюю комнату, где стоял свободный стол: