Чуть-чуть невеселый рассказ - [2]

– Ты надолго? – крикнул вслед Старков.

– Надеюсь, не насовсем.

– Я подожду дней пяток.

Я вошел в полутемный коридор, думая о хитрости Старкова. Каждый месяц он приезжал сюда на неделю к одной женщине с почты. А сейчас наверняка слупит с ребят дополнительное угощение за эти пять дней. Черт с ним, решил я и постучал наугад в какую-то дверь.

…Доктор велела мне раздеться. Я стаскивал свитер и искоса поглядывал на нее.

– Сколько вам лет, доктор?

– Двадцать шесть, – без удивления, просто ответила она.

– А мне тридцать два, и я уже начал таскаться по больницам.

Я нарочно шутил, чтобы оттянуть неприятную процедуру перечисления недугов. Тем более что я не знал, что у меня болит. Просто я был весь чужой и неприятно мягкий.

– Не разговаривайте, – сказала она.

Докторша очень долго слушала меня: «Дышите, не дышите», – потом заставила говорить «а», потом стучала по груди согнутым пальцем.

– Не сломайте мои хлипкие кости, доктор.

Она ничего не сказала, только улыбнулась. Чертовски хорошая была улыбка. Так улыбаются не очень красивые, сероглазые девчонки, которые до десятого класса носят косички и выдумывают всякие турпоходы. «Бьюсь об заклад, она играла в футбол наравне с пацанами», – подумал я.

– Вы замужем, доктор? – Мне очень не хотелось, чтобы она задавала этот дурацкий вопрос: «На что жалуетесь, больной?»

– Повернитесь спиной. – Она простучала по всей спине от затылка до поясницы, потом заставила кашлять.

– У вас воспаление легких.

Вначале я ничего не понял. Потом испугался: воспаление легких – это когда долго болеют.

– Не может быть, доктор!

Она повела меня в другую комнату. Там были белые стены и две койки. Из-под одеял торчали невероятно чистые простыни. Я вспомнил, как мы неделями спали в снегу, не раздеваясь, и не умывались по утрам, чтобы меньше мерзло лицо.

– Я весь грязный, доктор.

– Ложитесь, – сказала она. – Душ не работает.

«Все правильно, – подумал я. – Где и когда в этих краях работал душ?»

Было очень хорошо лежать на чистой кровати среди белых стен и думать о разном.

Воспаление легких оказалось почти приятной болезнью. Термометр каждый день показывал тридцать девять, но я почти не чувствовал этого. И то, что все тело было чужим, не очень мешало, потому что не надо было двигаться, идти задыхаясь, спешить за нартой. Надо было просто лежать.

Только теперь я понял, как чертовски измотались мы за эти два месяца. Я вспомнил, что за все годы после окончания института не болел. Только раза три зубы и иногда простуда.

Вообще эти восемь лет прошли быстро, как проходит по горло загруженный день. Вначале нравилось играть в эдаких кочевников XX века, с нашими перелетами, перекочевками, кострами и песнями и той внешней, обрамляющей чепухой, о которой снимают фильмы, сочиняют стихи и рассказы, чаще всего плохие, не отвечающие сути, что-нибудь там про последнюю спичку. Нам нравилось играть в эту чепуху, но позднее пришла привычка. Привычка к нашей работе, без которой никто из нас не смог бы сейчас жить.

Самым глупым было время длинных полугодовых отпусков. Хрустящие листы аккредитивов, накопившиеся за два года, исчезали очень быстро. Приходилось слать короткие радиограммы: «Темпе пять востребования». Деньги приходили незамедлительно, потому что у нас принято уважать отпускников. И так же незамедлительно исчезали.

Однажды я очутился в ненужном мне городе Ставрополе. Там была одна студентка. Привычка к передвижению сработала на сей раз не вовремя. Мы глупо простились на вокзале. Она хотела учиться именно в том институте, а я не мог сменить профиль работы и осесть на месте. Впрочем, она была чересчур красива для жены человека, который по полгода не бывает даже во временном доме.

Докторша кормила меня какими-то желтыми таблетками, которые надо было глотать через каждые четыре часа круглые сутки. Только сегодня я вдруг понял, что она вот так ко мне и приходит через каждые четыре часа уже несколько дней подряд. «Надо сказать, чтобы она отдала будильник».

Но докторша все не шла. Незаметно я начал думать о Тянь-Шане – стране, где осталось мое сердце. Я редко позволяю себе думать о нем, чтобы всегда что-нибудь оставалось «на потом». Докторша не появлялась. Я вспоминал лица знакомых киргизов, названия речных долин, запах лошадиного пота.

Она пришла часа через два в домашнем халате. Лицо было заспанным и тоже очень домашним.

– Проспала вашу таблетку.

– Чепуха. Я прошлый раз взял две.

Она все еще по-сонному улыбнулась в ответ на мое вранье.

– Вы были на Тянь-Шане, доктор?

– Нет.

– Там хорошо осенью в предгорьях. Все желтое. Даже воздух желтый. С вершин видно желтую степь. Как эта таблетка.

– Вы любите желтый цвет?

– Нет, я просто люблю Тянь-Шань.

– А мне нравится, когда в больнице кто-нибудь лежит, – сказала она. – Я даже сплю спокойнее. Здесь всегда так пусто.

Она положила таблетку и ушла. «Придет, – подумал я. – Придет через четыре часа».

Она пришла через час и сунула градусник.

– Трех наших девушек распределили в Среднюю Азию.

– Не горюйте, – усмехнулся я. – Средняя Азия не везде интересна. Там очень душные города. В Туркмении каменистая равнина.

– А на этом острове есть интересное?