Чумовая попаданка в невесту - [26]

Кусь сидел у меня в волосах, цепляясь коготками за пряди, и время от времени повизгивал от стресса. Я ясно видела в мозгу картинки, которые он мне посылал — маленькую зверюшку тискают до смерти, душат, убивают… Пыталась успокоить моего личного менталиста и гипнотизёра, приказывая ему оставаться невидимым. Действовало, мягко говоря, так себе. Кусь был близок к истерике, если такое состояние у животного можно было назвать истерикой. Пришлось отойти к стеночке, подальше от невест и их служанок. Зато и не засвечусь безволосым телом…

— Гляди, гляди, — возбуждённо зашептала мне на ухо Прошка. — Княжьи повитухи! Вона как зыркают! Уж эти всё заметют, едва ль не изнутря тебя видют!

— Мне с Кусем ничего не страшно, — я пожала плечами, возюкая мокрой жёсткой мочалкой по животу.

— Как бы у них против Куся не нашлось своей силы, — пробормотала девчонка и приподняла бадью. — Дай-ка я тебя сполосну, голубонька.

— А что, бывали случаи? — встревожилась я. Стало не по себе. Если и Кусь не поможет… То я пропала!

— Как знать, боярышня моя… Как знать.

Прошка плеснула в меня тёплой водой, а мне показалось — высыпала два кило кубиков льда. Мамочки… Как же быть? Как обмануть противных старух с цепкими взглядами?

Кусь завозился, спасаясь от брызг, и заурчал, припав к голове, распластавшись на волосах. Неожиданно стало спокойно, легко, уютно. Даже немного безразлично. Пусть всё идёт своим чередом… Проколюсь — ну и пофиг! Получится обман — просто замечательно! Зверёк взял мои мысли под контроль и твёрдо решил меня успокоить. Ему, небось, ещё ссыкотнее, чем мне…

А бабки-повитухи внезапно перешли в наступление. Создали окружение, взяли девок в кольцо, с помощью Макарии навели относительный порядок в заквохтавшей толпе, и одна из старух ткнула пальцем в княжну Саратову:

— Ты! Поди-ка сюда.

Девушка побледнела, выпрямилась и стала похожа на Зою Космодемьянскую на допросе. Но пасаран, чо! Смерть фашистам… Я затаила дыхание, чтобы не пропустить ни одного кадра из интересного фильма, но старуха утащила княжну чуть дальше, где клубился густой пар. Блин, ну почему? Ничего не видно! Даже не подготовиться психологически… Я обернулась на Прошку, та повела плечами, мол, не спрашивай, я ничего не знаю. Тоже мне, помощница! Если бы не Кусь, я бы совсем пала духом. Но дрекавка не дала мне расстроиться. Урча всё громче, она принялась массировать голову — натурально массировать — и почёсывать коготками. Поэтому, когда вторая старуха ткнула пальцем мне в грудь и велела пройти в гущу пара, я только улыбнулась и двинулась за ней. Не такая прямая и оскорблённая в собственном достоинстве, как княжна, но уверенная и спокойная.

В пару было душно. Но это можно было перетерпеть, особенно тем девушкам, которые регулярно делают чистку кожи лица. Вот там адский ад на земле, а это так — тёплое лето на пляже Москвы-реки…

«Я девственница, невинная девушка, которая никогда не знала мужчины, не целовалась, не обнималась, не любила, а только вышивала, шила, молилась и даже до ветру выходила только в сопровождении служанки». Я повторяла это, как мантру, пока бабка, подшёптывая что-то себе под нос, ходила вокруг меня и трогала мои волосы, плечи, бёдра. И каждый раз, когда я чувствовала ледяные пальцы (в бане?!) на коже, вздрагивала, невольно передёргиваясь. Повитуха провела рукой по животу, качая головой, жмякнула обе груди, чему я не удивилась, но получила моральный шок, потом снова опустила руку и шлёпнула меня по внутренней стороне бедра. Жест вышел совершенно однозначный — раздвинь, мол, ноги, девка. С глубоким вдохом я повиновалась, впустив палец в лоно… Он ввинтился, замер, словно наткнувшись на невидимую преграду, и покинул моё тело.

«Я не тронутая, я невинная, я девственница. Я девственница, девственница…»

— Чиста, — буркнула старуха и оттолкнула меня.

На негнущихся ногах, всё ещё не веря своей удаче, я вернулась к Прошке и Фенечке, едва нашла их в белёсом тумане пара и ответила на безмолвный вопрос в их глазах:

— Всё прошло отлично. Нам уже можно идти?

Прошка с трудом удержалась от победного клича и, чтобы выпустить наружу свои чувства, крепко стиснула в объятиях Фенечку, но та возмущённо вырвалась, показывая на пальцах какие-то непонятные, но явно обидные жесты. Прошка не обиделась, а радостно предложила:

— Пойдём в парилку, боярышня моя! Попарю твои косточки, здоровее будешь!

— Нет-нет, — отмахнулась я, ощутив слабость в ногах и руках. — Хочу вернуться в горницу. Спать хочу.

— Ну, как знаешь!

В другой раз девчонка обязательно бы обиделась и дулась бы не меня, но сегодня она была слишком счастлива для обидок. Я понимала её прекрасно. Если бы на кону стояла честь и жизнь моей семьи, я бы тоже болела душой за результат процедуры. Другое дело, что меня практически изнасиловали пальцем… При мысли об этом я снова почувствовала озноб, заторопилась собрать волосы, накинуть рубаху, спрятав Куся на груди, и вон из бани. Вон, вон, скорее в постель…

Но даже в горнице мои муки не закончились. Наевшийся до отвала рыбных пирожков Кусь вылизал длинным язычком влажную от бани шерстку и, свернувшись калачиком на соболях, уснул с писклявым храпом совершенно счастливого существа. А неумолимая Прошка потащила меня сложить руки перед иконой.