Чумные псы - [25]

Раф с Шустриком переглянулись.

— Вон оно как! — горько усмехнулся Раф. — Вишь…

— Ой, не смешно, — сокрушенно сказал Шустрик. — Ничего не понимаю. Мы ведь делали то же самое.

— Просто они не хотят, чтобы их хозяин взял нас к себе. Ревнуют.

— Наверное. Я помню одну кошку, она, бывало, спрячется за дверью — фрр-фрр, прыг, цап-царап! — прямо как эти. Но они… Ох, тучки в небе, листики на реке, лай, когда услышишь скрежет ключа в дверном замке… Они были при деле и при доме. Это было ясно по запаху. И никакие белохалатники ничего с ними не делали. Как же нам теперь быть, Раф?

— Сматываться надо, пока они не вернулись, — мрачно сказал Раф. — Зуб даю, надо, и поживее. Мама моя! Гляди-ка, человек идет!

Из-за утеса и впрямь показался человек с палкой в руках, он молча направлялся прямо к ним. Раф с Шустриком видели его зубы, чуяли запах его пота и вымазанных в овечьем дерьме башмаков. Однако когда Раф с Шустриком отбежали еще выше по холму, человек свернул в сторону и исчез, очевидно удовлетворившись видом их отступления и не желая оставлять своих наконец-то собранных овец на попечении одних лишь овчарок.

Раф с Шустриком поднимались все выше и выше. Ветер теперь совсем стих, и видневшиеся впереди вершины подернулись туманной дымкой. Ситуация выглядела совершенно безнадежной, и собаки приуныли. Некуда было им идти и некуда стремиться. Шли они молча, потому что не знали, что теперь делать; они плелись бок о бок, повесив хвосты и не обращая внимания, когда какое-нибудь животное — крыса или кролик — выскакивало из тени и перебегало им дорогу. Травы становилось все меньше, вот и все перемены. Раф с Шустриком оказались в бесплодной местности, в стране битого камня и голых скал, которые круто уходили вверх. Вокруг собак вился туман, становившийся все более плотным по мере того, как они поднимались выше, пахло сыростью и мокрым лишайником, облепившим скалы, откуда-то тянуло дохлой овцой, а снизу доносился слабый, соленый запах моря. Псы достигли высоты две тысячи триста футов, уровня Леверской тропы, опасного, обрывистого прохода между Лысым Холмом и Ветрилом, — дикое, мрачное и пустынное место, равно как и многие другие места в Озерном Крае. Надвигалась ночь, а Раф с Шустриком понятия не имели, где во всей этой каменной пустыне искать им пищу, приют и друзей.

— Я похож на осеннюю яблоню, — сказал вдруг Шустрик. — Клонюсь я долу, полный ос и червяков. А потом, знаешь, листья, они тоже опадают. Так что чем скорее ты бросишь меня, тем лучше.

— Я тебя не брошу.

— Что бы я сегодня ни делал, все шло как-то наперекосяк. Нет, не из этого мира я ушел, когда меня продали белохалатникам. Все в нем изменилось. Может, это я его изменил? Может, я сошел с ума и не сознаю этого? И все же трудно поверить, что столько дыма вылезает из моей головы.

— Это не дым. Ничего не горит. Понюхай. Просто белохалатники сами сошли с ума. Вот они и стали тебя резать, чтобы и ты тоже свихнулся.

Туман теперь уже сомкнулся вокруг них плотной пеленой, склон пошел круто в гору. Похолодало, лужицы в ямках между камней покрылись ледяной корочкой. Шустрик то и дело чувствовал, как острые ледышки врезаются в мягкие подушечки его лап.

— Ты не голоден? — спросил он вдруг Рафа.

— Я готов грызть собственные лапы. Сейчас нас бы уже покормили…

— Конечно, покормили бы, если бы только сегодня ты выбрался живым из железной воды. Ты же все время толковал, что не иначе как они задумали утопить тебя насовсем.

Склон стал плоским, псы вновь ощутили легкий ветерок — нечто вроде слабого сквозняка, заставлявшего туман струиться, так что псам казалось, будто они движутся, даже тогда, когда они стояли на месте. Насквозь мокрые и промерзшие до костей, они улеглись на камни, почти совершенно выбившись из сил.

— Теперь нам даже не сыскать обратной дороги к белохалатникам, — произнес наконец Раф. — То есть, предположим, если бы мы захотели.

— С чего бы нам этого так захотелось?

— Табачному человеку выдали нашу еду… А люди, которых мы видели сегодня, вероятно, дают еду только грузовикам и всяким другим собакам… Наверное, они будут делать им больно. А такие животные, вроде нас с тобой, которым люди не собираются делать больно, такие животные не получают от них никакой еды.

— Ты хочешь вернуться?

— Не знаю. Но мы не можем жить без еды. Зачем мы залезли на эту гору? Трудно поверить, что кто-нибудь вообще бывал здесь с тех пор, как люди сделали ее, даже если это было очень давно.

— Это гору сделали люди с грузовиками. Никто теперь не ходит ни вверх, ни вниз, опасаясь голода. Даже их табачный человек. Когда ему надо спуститься, он прыгает с вершины вниз и плюхается прямо в озеро, а заодно моет свои башмаки. Понимаешь, он как ветер. А животных своих он подвешивает к поясу. Одет он весь в красные листья, а животным дает есть пакеты с червями. Он зажигает свою трубку от молнии и ходит в шапке из кошачьего меха…

— Если он придет сюда, я наброшусь на него и прогоню.

— Он не придет. Он заблудился в саду и пинает теперь ногой мои мозги, стараясь отыскать дорогу обратно.

Стоял поздний вечер, было темно и очень тихо. В небе пролетела дикая утка, звук ее крыльев постепенно затих вдалеке, какой-то жук, ослабевший на холоде, упал с камня, да так и остался лежать на спине, не в силах перевернуться и уползти прочь. И больше ни единого живого звука.