Чума на оба ваши дома - [41]

Занятия в университете были немедленно прекращены, и школяры, которые обыкновенно оставались в Кембридже на рождественские каникулы, запрудили дороги, ведущие на север; некоторые уносили с собой чуму. Бартоломью хватался за голову: многие врачи тоже покидали город, оставляя десятки больных на попечение горстки докторов.

Колет рассказал Бартоломью, что лейб-медик мастер Гаддесден также покинул Лондон и вместе с королевским семейством отправился в замок Элтем. Чума не относилась к разряду болезней, способствующих обогащению врачевателей: лекарства от нее, по всей видимости, не существовало, а риск был очень велик. В Кембридже она уже унесла троих врачей, включая преподавателя медицины из Питер-хауза и Томаса Экстона – того самого, который заявлял, что молебны избавят народ от чумы.

Мор, похоже, принес с собой нескончаемые дожди. Бартоломью бродил по грязным улочкам вечно промокший, голова его была словно в тумане от усталости, он переходил от дома к дому и глядел, как умирают люди. Филиппе он послал записку с настоятельной просьбой оставаться в стенах монастыря. По всей видимости, этому совету последовали и монахини: у ложа больных не было замечено ни одной из них. Монахи Барнуэлльского аббатства и монастыря Святого Эдмунда исполняли свои обязанности, соборуя умирающих, и вскоре они тоже начали заболевать.

Жизнь колледжа круто переменилась. Оставшиеся студенты и преподаватели собирались вместе в церкви, чтобы служить заупокойные мессы и молиться об избавлении, но в каждом взгляде была подозрительность. Кто контактировал с больными? Кто свалится следующим? Регулярные собрания за общим столом прекратились, и еду оставляли в зале, откуда все уносили ее к себе, чтобы съесть в одиночестве. Бартоломью задавался вопросом, не гнилой ли тростник на полу и разбросанные объедки в комнатах виноваты в появлении расплодившихся полчищ крыс, которые он замечал вокруг колледжа. Мастер Уилсон полностью устранился от дел и проводил дни в своей комнате, время от времени высовываясь из окна, чтобы отдать очередной приказ.

Суинфорд уехал к какому-то родственнику в деревню, а Элкот последовал примеру Уилсона, хотя Бартоломью время от времени видел, как глухой ночью, когда остальные уже спали, тот шныряет по колледжу. Три монаха не увиливали от своих религиозных обязанностей и без устали соборовали умирающих и отпевали мертвых.

Абиньи вынудил Бартоломью перебраться из их общей комнаты в кладовку, где он теперь спал на тюфячке.

– Извини, Мэтт, – заявил он, прикрывая лицо краем мантии, – но с тобой нынче водить дружбу опасно, ты ведь не вылезаешь от больных. И потом, ты же не хочешь, чтобы я навещал Филиппу после того, как побывал рядом с черной смертью.

Бартоломью слишком вымотался, чтобы возражать. Мастер Уилсон попытался изолировать колледж так, чтобы никто извне не мог войти туда. Кладовые ломятся от припасов, сообщил он из окна собравшимся во дворе членам коллегии, вода в колодце чистая. Им ничто не грозит.

Словно опровергая его слова, один из студентов внезапно рухнул на землю. Подбежавший Бартоломью с отчаянием отметил знакомые симптомы. Ставни Уилсона резко захлопнулись, и о его плане больше не вспоминали.

Члены коллегии начали умирать один за другим. Как ни странно, дряхлые коммонеры, которые, по предположению Бартоломью, должны были слечь первыми, заразились последними. Француз Анри д'Эвен скончался накануне своего отъезда во Францию. Он старался не дотрагиваться ни до чего, к чему могли прикоснуться зачумленные, воду из колодца набирал сам и почти не ел приготовленного на кухне. С помощью подкупа он убедил Александра позволить ему занять комнату Суинфорда, пока тот находился в отлучке: окна ее выходили на север, а по слухам, обитатели таких комнат могли не опасаться чумы.

Однако когда колокол зазвонил к вечерне, Бартоломью услышал жуткий вопль француза. Он взбежал по лестнице и забарабанил в дверь.

Д'Эвен открыл ему; лицо его было белее мела. Он стоял без рубахи, и Бартоломью увидел у него под мышками нарывы, уже наливающиеся смертоносной чернотой. Врач подхватил юношу, чуть не упавшего ему на руки, и уложил в постель. Два дня д'Эвен метался в жестокой лихорадке, и Бартоломью проводил у него каждую свободную минуту. На заре третьего дня француз испустил дух после мучительной агонии.

Бартоломью подметил, что нарывы под мышками имели два вида. Когда они были твердые и сухие, гноя после вскрытия вытекало не много, и больной мог остаться в живых, если у него хватало сил перенести лихорадку и боль. Когда же нарывы были мягкими и содержали много жидкости, пациент неизменно умирал, вне зависимости от того, вскрывали их или нет.

Бартоломью с Колетом приходилось не только ходить за больными, но и надзирать за вывозом тел из домов и с улиц. Оба понимали – если трупы не убрать как можно быстрее, улицы превратятся в рассадники заразы и люди начнут умирать от других заболеваний. Первые немногочисленные добровольцы, которые брались за вредную для здоровья, но хорошо оплачиваемую работу по уборке трупов, очень быстро заражались чумой и умирали. Становилось все трудней искать людей, готовых пойти на такой риск. Однажды ночью Бартоломью, который брел вдоль пристани после обхода больных в рыбацких хижинах, услышал на одном из маленьких пирсов звуки какой-то возни и бормотание. Он отправился посмотреть, в чем дело, и обнаружил двух сборщиков трупов, которые сбрасывали свой улов в реку – им не хотелось в темноте ехать на кладбище.