Чукотка - [12]
Все жители выбежали из своих жилищ.
По-русски никто не говорит, и разговор вести приходится мне.
Наступают сумерки. Тянет легкий норд, становится холодно. Мы разбили на берегу моря свою палатку, накачали примус и, сидя на корточках, ждем горячего чая. Всем не столько хочется пить, сколько обогреться.
Я предлагаю пойти к чукчам в ярангу, но товарищи мнутся: их пугает грязь, духота и запах тюленьего жира.
За свои прежние зимовки я свыкся с чукотским бытом и теперь стараюсь воздействовать на товарищей. В качестве аргумента привожу, что в таких ярангах останавливался даже сам Амундсен.
- Когда же он приезжал сюда? - спросила Таня.
- Когда на своей шкуне [так в книге] "Мод" с дрейфом хотел достичь Северного полюса. В те годы, когда "Мод" вмерзала в лед недалеко от берега, Амундсен путешествовал на собаках по чукотским стойбищам. Любопытно, что он возил с собой на нарте даже баню.
- Что же это за баня, которую можно возить на чукотской нарте? удивленно спросил скептически настроенный Володя.
- Баня эта особой конструкции. Она весила не более шести килограммов и состояла из жердей и парусины. Этот разборный парусиновый ящик около задней стенки имел скамейку с отверстием для кастрюли. Под кастрюлю ставился примус, вода закипала, скоплялся пар, и в ящике получалась парильня. Баню Амундсен устанавливал в сенцах яранги. Вымывшись в тазике, он перебегал в теплый полог.
- Стоит мыться в бане, чтобы сейчас же лезть в грязный полог! неодобрительно отнесясь к затее Амундсена, сказал опять Володя.
- Ну что же? Последуем примеру Амундсена? Пошли в ярангу?
- Нет, мы как-нибудь переночуем в палатке!
- Конечно, в палатках здесь ночуют иногда и зимой, в пургу. Но ведь это при наличии теплой одежды, меховых кукулей*, а ведь у нас нет ничего.
[Кукуль - спальный меховой мешок.]
- Не уговаривай, отказываемся.
Вслед за мной, вероятно из любопытства, Владимир подошел к яранге. Он сморщил нос и повернул обратно.
Хозяева, как и все здешние люди, были гостеприимны. Чукчанка принесла из сеней совершенно новую оленью шкуру и разостлала на самом почетном месте. Она всячески старалась угодить мне.
Чукотская яранга представляет собой холодный шатер, построенный из жердей, обтянутых парусиной, моржовыми или оленьими шкурами, в зависимости от времени года. Наиболее дорогая покрышка - парусина и оленьи шкуры употребляется в зимнее время, и только в бедных хозяйствах круглый год пользуются моржовой кожей.
Внутри яранга разделена на сени и жилую часть - меховой полог. В пологе постоянно горит в специальных плошках нерпичий жир. Хозяйка умело регулирует палочкой огонь, и копоти почти не бывает. Благодаря этим жирникам в пологе тепло и достаточно светло.
Семья в яранге, где я расположился, состояла из пяти человек. Кроме того, собрались гости из других яранг послушать новости. В меховом пологе было тесно - не повернуться.
Расположившись на шкурах около жирника, начинаю рассказывать о людях, которые разместились в палатке, и что именно мы собираемся делать на культбазе. Чукчи недоумевающе переспрашивают друг друга о том, что говорит "белолицый".
- Почему же те таньги не хотят идти к нам? Ведь там у них холодно! Особенно жалко девушку. Она совсем молода, и не в привычке у нее дружить с холодом. Лицо ее просит тепла, - говорит хозяин яранги.
- Думаю, что они придут, - отвечаю я.
- Почему сразу не пришли? Ведь у нас три яранги. Можно всех разместить.
- Они не привыкли к такому жилищу, как ваша яранга. Они привыкли входить в жилое помещение через дверь, а здесь надо вползать на четвереньках. Кроме того, в пологе тяжелый, спертый воздух. У таньгов начинает от этого сердце сильно стучать, - говорю я и начинаю беседу о гигиене, о поддержании чистоты в жилище.
В то же время я думаю: насколько это неубедительно даже для меня самого! В самом деле: в пологе жарко, люди сидят почти голые; чтобы выйти на улицу, надо надевать меховую кухлянку, меховые штаны, меховые торбаза, и думается мне, что преподавание мелких правил гигиены, приличий и эстетики ничего не стоит в здешних условиях. Надо ломать и перестраивать жизнь самым радикальным способом. Надо переселять чукчей из яранг в дома.
Я вышел из яранги и отправился к палатке.
Вокруг нее в ночной тиши таньги плясали "танец диких". Они прыгали с ноги на ногу и хлопали рука об руку. Издали эти прыгающие силуэты напоминали танцующих шаманов.
- У-ух! Чертовски холодно! - подскакивая на одной ноге, говорит Владимир.
- Да неужели? - со смехом спрашиваю я. - А мне ничего, хорошо.
Я вошел в палатку. В углу, около потухшего примуса, втянув шею в пальто, сидит Таня. Она мерзнет и дремлет.
- Бросьте вы танцевать, товарищи! Дотанцуетесь до воспаления легких! Ведь до культбазовского врача и медикаментов еще сто сорок километров. Из двух зол всегда выбирают меньшее, - уговариваю я своих спутников.
- А там как? Хорошо? - спрашивают они, и чувствуется, что они уже колеблются.
- Благодать! Тепло и светло.
- Ну вот что, ребятки! - заговорил предрика, глядя на учительницу. Приказываю ликвидировать палатку. Айда все по ярангам!
Вскоре чукотский меховой полог заполнили "белолицые".
В 1924 году Тихон Захарович Семушкин отправился на Чукотский полуостров. Чукотская тема живо отразилась в творчестве начинающего писателя. Там родилась и первая повесть «Чукотка», и роман «Алитет уходит в горы», в 1949 году удостоенный Сталинской премии.Настоящее издание включает первую и вторую книги романа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.