Чугунный всадник - [15]

На Павла Яновича снова начали поглядывать с неудовольствием. В третий раз кинулся Залубко к красавице. «Ладно уж, малахольный!» — сжалилась она и свистнула боевых подруг. Потребовав для себя кучу льгот и отмены бюрократических рогаток, путаны столицы организовали образцово-показательный вертеп, который отличался от провинциальных, как «Березка» от вологодского сельпо. В книге посетителей появился восторженный отзыв стодвадцатилетнего американского миллиардера, ставшего еще большим другом нашей страны. Был даже проведен телемост с коллегами из Сан-Франциско, причем наши девицы были необыкновенно сильны в идеологии. Но если бы даже патриотически настроенные за валюту девицы работали двадцать четыре часа в сутки, это не могло покрыть убытков на местах.

А тут еще как на грех одна известная журналистка ненадолго сменила профессию и разразилась в «Литературке» гневной статьей. В статье она как женщина, мать, жена и любовница нелицеприятно указала, что вертепы работают в неудобное для трудящихся время, персонал разворовывает импортные контрацептивы, в буфетах нахально торгуют спиртным с бешеной наценкой, белье, как и в поездах, постоянно влажное, повсюду антисанитария и самый настоящий разврат! Все грехи, как всегда, были свалены на школу, комсомол и буржуазную идеологию.

Павла Яновича хотели потихоньку спровадить на пенсию, но он по глупости заартачился и пообещал потянуть за собой на дно жизни всех высоких покровителей. Покровители перепугались и упрятали его в Заведение, а заодно отправили туда сильно много знавшего референта Друбецкого-заде.

12. НА СТЕЗЕ ОШИБОК

Агапий Платонович Друбецкой-заде родился в одной очень приличной семье. Папа его был крупнейший геолог, оставшийся в наследие от царизма. Революцию геолог принял сразу, всем сердцем, чтобы не расстреляли. Наспех обученные красные профессора глядели на него косо, их кулаки сжимали прошлые шашки. Но папа и при царе горюшка не знал, и сейчас с ним знакомиться не собирался. Он встал у истоков знаменитой в свое время дискуссии насчет нефти. Какого она происхождения: пролетарского или крестьянского, органического? Дискуссии в науке дело обычное, но не в условиях переходного периода. Противники папы-заде проиграли и отправились добывать ими же на свою же голову открытые полезные ископаемые. На зонах они пользовались большим авторитетом, так как были незаменимы при побегах.

Но в тысяча девятьсот сороковом году и папа оступился. Когда городу Перми присвоили за хорошее поведение название «Молотов», он предложил за компанию переименовать и известный в геологии пермский период в молотовский. Сначала все шло путем, и уже учебники новые готовились, но какой-то доброхот подсказал лучшему другу советских геологов, что период этот самый, ныне молотовский, длился ни много ни мало — пятьдесят пять миллионов лет. Это разве допустимо? К счастью для папы, началась война, и высочайший гнев уже после Победы обрушился не на него, а на бедного товарища Молотова. Что не помешало Вячеславу Михайловичу пережить и папу, и генералиссимуса, и еще очень многих — ладно что не нас с вами.

Искусство выживать папа с великой тщательностью стал передавать родившемуся у него напоследок сыну Агапию. Тот должен был все унаследовать и приумножить. Но с раннего детства в судьбу Агапия начали вкрадываться страшные, подлинно роковые ошибки. Первая была совершена еще в роддоме, так что Агапий, собственно, был и не Агапий, а один очень известный впоследствии киноактер, вынужденный вырасти из-за этого не в профессорской, а в рабочей семье: перепутали бирки.

Потом папа обратился по блату к одному очень знатному человеку (да что темнить — к Булганину), и тот живо устроил Агапия в школу закрытого типа для советских разведчиков. Ученики этой школы, крепкие, рослые и совершеннолетние, дивились на семилетнего шкета, что, мол, эта мелюзга здесь делает, но спрашивать в подобных заведениях не принято: значит, так положено. Буквы родного алфавита перепутались в голове мальчика с точками и тире азбуки Морзе, правила хорошего тона — с приемами самбо, политологические знания — со сказками братьев Гримм. Из-за этого он по профилю работать, естественно, не мог, но и выгонять его из номенклатуры команды не было.

Путаница же в голове осталась и развивалась. И покуда должности, занимаемые Агапием Платоновичем, были не высокими, то и вреда от этой путаницы большого не было. Разве что самолет не в ту сторону отправит, микрорайон построит в виде серпа и молота, речку запакостит или собор XII века снесет.

Вырос он, наконец, до работника крупного краевого масштаба, возглавив отдел административных органов. И вот тут-то и покалечил себе жизнь за три приема.

Так, перед Новым годом, описавшись, он направил в спецраспределитель ватники вместо батников. Никто из отоваривавшихся и близких их родственников на лесоповал не собирался, и описка была истолкована в оскорбительном смысле. Батники же необоснованно достались приятно шокированным работягам. Друбецкому-заде поставили на вид.

В другой раз, опять же перед праздниками, он перепутал спецпайки с лагерными пайками для спецконтингента. Питомцы ближайшего исправительно-трудового учреждения получили ни с того ни с сего шикарные посылки недозволенного веса с датской консервированной ветчиной и забытыми крабами. К счастью, посылки шли через лагерное начальство, и оно не позволило осквернить перевоспитываемые желудки буржуазной роскошью: сами все сожрали. А ответственным работникам в хитром магазинчике выдали для ради праздничка по миске баланды с капустным листом и по краюхе серого хлебушка. Собрали тут же, в магазине, бюро и дали Друбецкому-заде строгача с предупреждением.