Она покачала головой.
— Ты не плохой, Адам. И не чудовище. Ты… Ты для меня все.
— Я этого не заслуживаю, — огрызнулся он. — Я погряз в своем мраке и даже не хотел вылезать. Но ты до меня достучалась, хотя я и повода не давал, и полюбила меня, хотя во мне не было ничего любящего. Не понимаю, Белль. Я не мог понять, поэтому боялся. По себе знаю, к чему приводит затворничество в замке. Если никого не любить, у тебя никого не заберут. Гораздо проще оправдаться, если винить себя в смерти жены. Назвать это возмездием, а не малодушием. Но я скрывался. От мира. Потом от тебя. От моих чувств к тебе. Не сказать, что я считал себя неспособным любить. Нет, меня бесило, что мое сердце этого не умеет. Я могу любить глубже и серьезнее, чем когда-либо, потому что теперь я знаю, чего это стоит. Все это выглядело пугающим, и я бы охотнее сбежал от любви, но невозможно жить, зная, что ты где-то там, а я здесь во мраке. Пока мое солнце здесь… — Он провел пальцем по ее скуле. — Я не смогу от него оторваться, даже если должен. А я должен. Ради твоей безопасности, ради твоего же блага. — Он покачал головой. — Может, я недостаточно тебя люблю, и, наверное, нужно тебя отпустить, но это выше моих сил.
— Зачем люди так поступают? — задумчиво произнесла она. — Почему они думают, что должны отпустить тех, кого любят? По-моему, если ты по-настоящему кого-то любишь, ты должен преодолевать препятствия, преодолевать страх.
Белль прильнула к нему, положив голову ему на плечо.
— Мне кажется, человек должен влюбиться хотя бы затем, чтобы понять: иногда это причиняет боль. Иногда это подразумевает потерю, иногда сложности. Иногда это меняет твои поступки и тебя самого. И не всегда к худшему. На собственном примере вижу, что я не была цельной личностью, пока не полюбила тебя.
— Белль…
— Пришлось измениться, чтобы тебя заарканить, — шутливо продолжила она, поскольку Адам молчал. — Сомневаюсь, что и ты без меня чувствовал себя цельным. Давай обойдемся без глупого утверждения, что настоящая любовь подразумевает идеальное счастье. По-моему, она подразумевает страсть. Борьбу, жертвы, красоту и боль. Я рискую, открываясь перед тобой, а ты продолжаешь говорить, что ты — тьма, а я — твой свет. Разве тебе не приходило в голову, что моим светом можешь быть ты?
— Да как же… Бред какой-то, — упавшим голосом сказал Адам.
— Моя жизнь была лишена страсти. Восемь месяцев я встречалась с мужчиной, к которому даже не испытывала влечения. Наверное, я бы и замуж за него вышла, радуясь тому, что он, по крайней мере, не причинил мне боли. Он не вызывал у меня ни страдания, ни страсти. Ради него мне не приходилось рисковать. Только ты показал мне, что я могу хотеть большего. Ты дал мне это — и взамен ничего не отобрал. Ты превзошел все мои ожидания. А во тьме я провела лишь нашу разлуку.
Адам снова сжал ее в объятиях и поцеловал — глубоко и яростно, не оставляя никаких сомнений в своих чувствах.
— Ты никогда не была моей пленницей, — пробормотал он. — Это я был твоим пленником. С первой секунды, как тебя увидел.
— Похоже, это у тебя стокгольмский синдром.
Он рассмеялся:
— Или просто мы друг друга любим?
Белль улыбнулась, чувствуя, как свет наполняет ее душу:
— Думаю, ты прав.
В первую встречу она приняла его за монстра. Но в итоге принц Адам Казарос оказался именно тем мужчиной, в котором она нуждалась.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Таких слов я тебе еще не говорил. По крайней мере, не в такой форме. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, стала моей принцессой, проводила со мной все ночи, чтобы ты родила мне детей. Хочу этого больше жизни.
— Я тоже, — прошептала она.
— Ты мое будущее, — сказал он, гладя ее по щеке. — Ты мое сердце.
Она провела пальцем по глубоким шрамам — свидетелям его боли и силы. Именно они сделали его человеком, которого она полюбила.
— А ты мое.
И жили они долго и счастливо…
