Чудовище - [31]

Какое-то время я сижу и пялюсь на нее. Я наблюдаю, как в ее глазах мелькают эмоции, которые не могу распознать. Маленькие тайны, скрывающие то, о чем она думает.

— Амели…

— Это из-за того, — игнорирует она меня, — что у Гастона нет в жизни человека, которым он мог бы восхищаться. Мужчины, который смог бы понять, через что он проходит. Я стараюсь... — Она поднимает брошенную на ближайший стул стопку брошюр. — Я читаю и читаю, и пытаюсь понять. Но как я могу это сделать? Как я могу это понять, когда мои собственные чувства затмевают все остальное?

Мое сердце бьется неровно.

— Что ты чувствуешь?

Она смотрит на меня, и, наконец, я могу распознать ее эмоции. Только теперь мне не хочется их понимать.

Паника.

— Я в ужасе от того, что он может позволить шрамам определить себя. Что он забудет о том, кто он есть под этими шрамами.

Ее слова пробуждают мои собственные чувства — те, которых я старался избегать, но о которых постоянно думал. Чувства, к которым и в то же время от которых я бегу с момента инцидента.

Кто я?

Кем буду?

Кем могу быть?

— Я так отчаянно хочу, чтобы Гастон поверил, что то, что отражено снаружи, не обязательно должно быть отражено внутри, — говорит она. — Я знаю, что это звучит глупо… со всеми операциями, через которые я собираюсь его провести.

— Это не так, — прерываю я ее. — Я понимаю это. Я понимаю твое желание дать ему так много нормальной жизни, насколько это вообще возможно. Я уверен, что это не просто — принимать самостоятельно все тяжелые решения.

Она грустно улыбается, но в то же время и облегченно. Облегченно, потому что кто-то еще видит и понимает все жертвы, на которые она идет ради своего сына — ради его будущего.

Как мужчины, мы сами определяем, что мы можем делать. Но в большинстве случаев, все, что мы не можем делать или можем, но недолго, — это выделяться. Легко потерять самооценку, когда переступаешь черту.

Без намеков или даже без единого предупреждения, Амели поднимает руки и кончиками пальцев аккуратно касается моей обожженной шеи.

— Это не то, кем ты являешься, — говорит она, ее голос нежный, но звучит достаточно громко, чтобы долететь до моих ушей.

Медленно я поднимаю руки — моя незамедлительная реакция, чтобы устранить ее мягкие касания. Но я удивляю сам себя, а потом и Амели, когда переплетаю наши пальцы и сильнее прижимаю их к своей коже.

— Я больше не знаю, кто я, — признаюсь я честно. — Я не тот Адам, каким был раньше.

— Возможно. Но ты все еще мужчина. Хороший мужчина, — заявляет она.

Мы не отводим друг от друга взгляда, и нужда быть ближе все еще ошеломляет меня. Потребность еще больше касаться ее напоминает мне о том, как сильно я стремился забыть обо всем.

— Да, — выдыхаю я. — Мужчина. Но я не совсем уверен насчет того, что хороший.

Она облизывает губы, и именно в этот момент я понимаю, что ничто не сможет остановить меня от того, чтобы поцеловать ее. Ничто не остановит меня от того, чтобы держать ее в своих руках и прижаться своим лицом к изгибу ее шеи. Вдыхать ее запах, пробовать ее кожу.

Я думаю о том, что мог бы так и прожить свою жизнь без этих ощущений. Без этой нужды.

— Амели, — шепчу я.

Она только слегка приоткрывает рот, но этого достаточно, чтобы дать мне знать, что это приглашение. И у меня ни на секунду не возникает желания отступить. Не в этот раз. Я наклоняю голову, готовый захватить ее губы и забыть обо всем остальном. Забыть о том, кто мы и почему находимся здесь. Сегодня, вместо того, чтобы зацикливаться на том, кто я есть или кем буду, я хочу сконцентрироваться на том, кем, как она думает, я могу быть. И только я собираюсь взять то, что хочу, когда дверь в тренажерный зал открывается и громкий, раскатистый голос Гаса заполняет комнату.

Мы тут же отскакиваем друг от друга — как пара тинэйджеров, пойманные в доме родителей с выключенным светом. Я быстро поправляю свой стояк, смущенный от того, как легко ей удалось произвести на меня такой эффект, и делаю глубокий вдох, пока Амели встает, прикрывая меня.

— Привет, Адам, — говорит Гас, попытка его мамы прикрыть меня терпит неудачу.

— Привет, парень. — Я натянуто улыбаюсь, усмиряя свой стояк, прежде чем встать.

К счастью, Гас слишком рассеянный, чтобы что-то заметить.

— Как сегодня все прошло? — спрашивает Амели, приседая до уровня Гаса. К несчастью для меня, в такой позе ее обтянутая джинсами задница, оказавшаяся прямо перед моим взором, не помогает моему нынешнему положению.

Лицо Гаса застывает, явно показывая его разочарование.

— Ты была права, — начинает он. — Льюис сказал, что еще слишком рано.

Амели сочувственно склоняет голову.

— Мне очень жаль, Mon Cheri. [2].

Разочарование Гаса слишком сильно, чтобы даже заметить очередное прозвище от его мамы. А если бы он заострил на этом внимание, то очень сильно расстроился бы.

— В чем дело, парень? — спрашиваю я, наконец-то готовый встать.

— Сегодня наша первая игра. — Он поднимает на меня взгляд. — А я не могу играть.

Бейсбольный сезон. Второй дивизион.

Амели поворачивает голову и смотрит на меня.

— Мы не можем рисковать, чтобы он не получил травму. Не перед операцией, — объясняет она.

Я понимающе киваю.