Чудо в аббатстве - [20]

— Вставай. Я что-то хочу показать тебе. Она заставила меня пойти за ней по винтовой лестнице к комнатам слуг. Прислушавшись у двери Кезаи, я услышала голоса. Кейт посмотрела в замочную скважину и заставила меня сделать то же самое. Я увидела Кезаю в постели с одним из конюхов. Кейт вынула ключ и заперла дверь, потом на цыпочках мы спустились вниз и по нашей лестнице поднялись в ее комнату. Кейт едва сдерживала смех.

— Подожди, когда он захочет выйти и обнаружит, что дверь заперта! воскликнула она.

Я сказала:

— Лучше открыть дверь.

— Зачем? — резко спросила она. — Тогда они не будут знать, что я их видела.

Она считала это очень удачной шуткой, но я беспокоилась о Кезае, потому что любила ее и чувствовала, что эти приключения с мужчинами были необходимы ей, без них Кезая не была бы Кезаей.

В ту ночь ее приятелем оказался Уолт Фриман; он сломал ногу, когда выбирался через окно на рассвете. Что до Кезаи, она не могла выбраться через окно, а как же ей было выйти, если дверь была заперта?

Уолт рассказал историю о том, будто он слышал голоса грабителей и, выйдя в темноте на улицу, споткнулся о корень. Кейт взяла меня с собой, когда пошла отпирать дверь смущенной Кезаи.

— Так значит, это была ты, озорница! — воскликнула Кезая.

— Мы подкрались и видели тебя и Уолта в постели, — сообщила ей Кейт.

Кезая посмотрела на меня, и краска медленно залила ее лицо. Мне было жаль Кезаю, потому что Кейт разоблачила ее передо мной.

— Ты действительно распутница, Кезая, — сказала Кейт, содрогаясь от смеха.

— Есть много способов быть таковой, — произнесла Кезая многозначительно, что заставило Кейт смеяться еще больше.

Когда мы остались одни, Кезая попыталась объяснить:

— Понимаешь, Дамми, во мне есть какой-то избыток любви, который я должна отдать, — сказала она мне. — Все было бы по-другому, если бы у меня был муж. Вот чего бы я хотела иметь, так это мужа и много малышек, вроде тебя. Но не таких, как госпожа Кейт.

— Ты любишь многих мужчин? — спросила я ее.

— Видишь ли, моя прелесть, вся неприятность в том, что я люблю их всех и не принадлежу к тем, кому нравится говорить «нет»… в этом все дело. Пусть что будет нашей маленькой тайной, а? И ты никому не скажешь?

— Кези, — сказала я, — я думаю, все уже знают об этом.

* * *

Было чудесное майское утро, когда мы услышали об аресте королевы. Мы были потрясены, хотя и ожидали, что нечто подобное должно случиться. Ходило так много слухов о разочаровании короля в королеве, делались намеки, будто она ведьма и заманила его под венец. Он устал от ее колдовства и хочет иметь хорошую спокойную жену, которая подарит ему сыновей. И король уже приглядел себе Джейн Сеймур, которую стали подготавливать к роли королевы. Эти и много других слухов доходило до нас, и только в мае мы узнали, что они правдивы.

Король и королева вместе поехали на рыцарский турнир; потом внезапно он уехал, а королеву арестовали и отправили в Тауэр; были арестованы и те, кого считали ее возлюбленными, причем в их число был включен и ее музыкант, бедный мальчик по имени Марк Смитон. Невозможно было поверить, чтобы надменная королева одарила его своим вниманием, но самым скандальным было обвинение, что ее брат является ее любовником.

Мой отец никогда не верил, что Анна Болейн была законной королевой, но теперь он жалел ее, и я думаю, многие ей сочувствовали.

Кейт до такой степени отождествляла себя с ослепительной королевой, что все происходящее казалось ей почти личной трагедией. Всего три года тому назад королева с таким триумфом проехала по городу, а сейчас находилась в зловещей подземной тюрьме Тауэра. Это подействовало на всех нас отрезвляюще.

Что до Кезаи, то она была полна сочувствия.

— Господи, помилуй! — скорбела она. — Бедняжка! Что с ней будет? Эта гордая голова, по всей вероятности, скатится с плеч, и все это потому, что она увлеклась мужчиной!

— Значит, ты веришь, что она виновна, Кезая? — спросила я.

— Виновна?! — воскликнула Кезая, глаза ее сверкали. — Разве это вина принести немного утешения тем, кто в нем нуждается?

Она была откровенна со мной с той ночи, когда Кейт заперла ее в спальне с любовником. Я уже не была ребенком. Я должна была узнать жизнь, говорила она, и чем скорее, тем лучше. Жизнь для Кезаи заключалась во взаимоотношениях между женщинами и мужчинами.

«Мужчины!» — ее глаза гневно сверкали, и это был тот редкий случай, когда она сердилась на мужчин. Она обожала их, удовлетворяла их желания; были они грубыми или нежными, умоляющими или настойчивыми, она любила их всех, но при этом не могла смириться с тем, что то, что сами они проделывали безнаказанно, считалось преступлением для женщины. Они могли поступать, как хотят, и удовлетворять свои желания, считала она, пока женщин, уступающих им, не винят за это. Но когда женщину стыдят за то, что она принимает участие в том, что для мужчины считается нормальным, она приходила в ярость.

— Король, — сказала она, — сам не прочь позабавиться. И если королева, бедняжка, хочет того же… почему бы нет?

— Но она же будет носить в себе монарха, а будущий король должен быть сыном царствующего.

— Бог мой! Мы поумнели! Мы становимся взрослыми! Я рада. Теперь мы можем говорить с вами кое о чем, госпожа Дамаск. Но не думай больше плохо о королеве.