Чудо - [178]

Косов распахнул дверь машины:

— Пойдем, посол Исаков. И ты, Сергей. Прогуляйся тут, оглядись. Министр внутренних дел попросил меня заглянуть сюда по пути — доделать кое-какие делишки. А потом можно будет ехать дальше в Кремль.

Тиханов послушно зашагал следом за Косовым сквозь стеклянные двери. Приближаясь к входу, он заметил высокую белую стену с колючей проволокой наверху. Она охватывала дом со всех сторон. На ее дальнем конце маячила фигура часового с автоматом.

Ему еще никогда не доводилось видеть, чтобы приемная была обставлена столь скудно: одна лишь деревянная скамья, ни одного стола и еще одна дверь, ведущая дальше, внутрь здания. Тиханов увидел трех человек, которые встали, чтобы приветствовать вошедших. Косов представил их как-то слишком быстро и скомканно. Тиханов смог разобрать лишь звания: директор, подполковник, майор.

Потянув генерала Косова за рукав, Тиханов поинтересовался:

— А что это за место?

— Твой новый дом,— ответил генерал.

Сделав шаг к скамье, Косов поставил на нее атташе-кейс, который принес с собой, и открыл его. Тиханов приблизился к нему и, все еще чувствуя себя хозяином положения, переспросил:

— Что ты сказал?

Не обращая на него внимания, Косов вытащил из кейса большой конверт, а из него — конверт поменьше и несколько листков бумаги. В маленьком конверте оказалась фотография.

Косов протянул снимок Тиханову:

— Вот, держи на память о проведенном отпуске.

Едва Тиханов коснулся этого кусочка глянцевой бумаги, его душу охватило предчувствие катастрофы. Он оцепенело уставился на фотографию. Это был один из тех снимков, которые сделала у грота в Лурде вертлявая французская сучка Жизель. Тиханов почувствовал жже-ние в глазах, во рту стало сухо, челюсть отвисла от неожиданности. Когда он поднял голову, то увидел вместо лица Косова какое-то размытое пятно. Голые стены комнаты завертелись вокруг, словно карусель. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось опереться на спинку скамьи.

— Но как?…

Это было все, что он сумел выдавить из себя.

— Я вам объясню, товарищ Тиханов,— веско произнес глава КГБ.— Молодая француженка, ставшая вашей жертвой, была вовсе не дурой. Во всяком случае, оказалась поумнее вас. Она вполне отдавала себе отчет в том, что шантаж — занятие опасное, тем более что на карту для вас было поставлено слишком многое. У нее имелось оружие для самозащиты, но она была слишком азартна и наивна, а потому не держала его наготове. Однако в одном она была далека от наивности. На случай обмана с вашей стороны у нее была заготовлена месть. Утром, до того как вы прибыли к ней на назначенную встречу, она отправила по почте одному высокопоставленному французу, у которого ранее работала, экземпляр вашей фотографии, сделанной у католической святыни в Лурде, а также письмо, в котором рассказала о некоем Сэмюэле Толли. Все это она поместила в большой конверт, запечатала его и вместе с сопроводительным письмом направила постоянному представителю Франции при ООН Шарлю Сарра, который находился в то время в Париже. Она попросила его передать этот конверт советскому послу в Париже, если в парижской прессе появится сообщение о каком-либо приключившемся с ней несчастье. Только в таком случае, и никак иначе. Как всем нам известно, с мадемуазель Дюпре случилась очень крупная неприятность. Сообщение о ее убийстве промелькнуло в виде краткой заметки в большинстве парижских газет. Естественно, эта заметка попалась на глаза послу Сарра, и он, следуя инструкции, передал конверт в наше посольство, которое, в свою очередь, переслало его с курьером в Москву.

— Но…

Однако генерал Косов не слушал его. Он был неумолим.

— Ознакомившись с содержимым конверта, заботливо подготовленного вашей французской подругой, мы провели в МВД совещание. Можете считать это заочным слушанием вашего дела, даже судом, если угодно. Было, проведено голосование и принято решение, причем, замечу, единогласно. По поводу ваших немыслимых похождений заседатели пришли к выводу, что ваше психическое состояние недостаточно стабильно для того, чтобы вы могли и далее занимать официальный пост в советском руководстве.

— Но я был болен. Я был вне себя от отчаяния…

— Мы прекрасно осведомлены о том, что вы страдаете мышечной дистрофией. Накануне слушаний было проведено полномасштабное расследование. Но любой советский гражданин, тем более занимающий ответственную должность, обращается в таких случаях к медицинским специалистам, врачам, квалификации которых завидуют даже наши капиталистические противники. И лишь человек с ущербной психикой, душевнобольной, да что там говорить, просто сумасшедший решится пойти на такой шаг, на какой решились вы,— отправиться в Лурд, этот рассадник мракобесия, к так называемой христианской святыне, полной идиотов и одуревших от лекарств искателей иной судьбы, чтобы ползать на коленях перед какой-то пещерой в ожидании эфемерного облика Богородицы, а скорее, какой-нибудь шарлатанки, сулящей чудеса и исцеления. Поэтому вы приговорены к заключению, которое будете отбывать здесь. Да, кстати, вы хотели знать, что это за место. Это — ОПБ-пятнадцать, Особая психиатрическая больница номер пятнадцать на окраине Москвы. И вам предстоит провести в ее стенах остаток своей жизни. А ответственными за ваше лечение будут вот эти трое товарищей: директор учреждения, главный психиатр в звании подполковника и начальник охраны в звании майора.