Чудо пылающего креста - [16]

По крытому крышей переходу они прошли в другое помещение, откуда доносился аромат приготовленной пищи. Крок толкнул дверь, и их встретил гвалт голосов: видимо, люди кричали, чтобы расслышать друг друга за нестихающим шумом разговоров и звоном посуды. Не обращая внимания на шум, отвечая на приветствия и грубые шутки, — похоже, он пользовался довольно большой популярностью, — Крок прошел к угловому столу, где уже обедали двое других молодых людей.

Один из них, представленный Кроком как Максенций, высокий и худой, с первого взгляда не понравился Константину своими томными, фатоватыми манерами. Другой, Максимин Дайя, крепкий и темнокожий, выглядел лет на двадцать с небольшим, угрюмым; эта черта, как потом узнал Константин, сохранялась за ним большую часть времени, тогда как элегантный Максенций был слишком апатичным, чтобы проявлять к чему-либо восторг, не считая вина, которое он употреблял с неизменным постоянством.

Еда была добротной, хотя и грубой: густой суп в деревянных мисках, за ним козлятина с вареной чечевицей и жесткие хлебные лепешки. Вино оказалось разбавлено водой, но все же сохраняло приятный аромат — холмистая местность, тянувшаяся вдоль южного берега моря Мармара и залива Никомедии, славилась своими виноградниками.

Максимин Дайя ел как свинья, сопя и пуская слюни над своим мясом и вином, но никто, похоже, не обращал на него внимания. Покончив с обедом, он оттолкнулся от стола и вытер свой сальный рот мускулистым волосатым предплечьем.

— Как, ты сказал, тебя зовут? — в первый раз обратился он прямо к Константину.

— Константин.

— В честь Констанция Хлора?

За четырьмя столами в углу воцарилась внезапная тишина, и Константину стало ясно, что сидящие за ними смотрят на него и ждут его ответа.

— Это мой отец.

— Так ты незаконнорожденный! — презрительно фыркнул Дайя. — По какому же праву ты тут, среди нас?

Первым желанием Константина было схватить лежавший на столе нож и приставить к горлу этого коренастого парня. Но он уже начинал учиться управлять своим обычно горячим характером и поэтому не без усилия заставил себя расслабиться.

— Моя мать — Елена из Дрепанума.

— Конкубина?

— Законная жена, разведенная в Наиссе с моим отцом меньше недели тому назад по постановлению императора Диоклетиана.

— А почему это он с ней развелся? — допытывался Максимин. — Небось она…

— Констанция развели, чтобы он смог жениться на моей сводной сестре Феодоре. — Сказав это, Максенций зевнул. — В самом деле, Дайя, ты с каждым днем, мне кажется, все больше становишься похожим на свинью, на глупую, невежественную свинью.

Максимин Дайя не оскорбился: очевидно, эти двое были достаточно близкими товарищами, чтобы беззлобно обмениваться оскорблениями.

— Значит, Констанций оставил своего щенка шпионить для него, пока он сам в Галлии и Британии, — сделал он заключение и предупредил: — Только смотри, где шпионишь, малыш Константин, а то схлопочешь дротик в животик.

Глава 3

1

На следующее утро для Константина наступила пора небывало тяжелой работы. На рассвете, пока ночной туман с залива еще окутывал город, сигнал трубы выгнал из казармы солдат, проходивших подготовку, равно как командиров, так и легионеров, и сам Даций возглавил их энергичную пробежку по пригородной местности. Трудной была дистанция: приходилось преодолевать препятствия, перепрыгивать через заборы, шлепать по ледяной воде шумно сбегающих с гор речушек.

Темп бега не ослабевал, несмотря на возраст центуриона. Когда они снова оказались в казарме, Константин дышал тяжело, но с удовлетворением отметил, что и другие, особенно приземистый Дайя и апатичный Максенций, чувствовали себя не лучше. Все-таки недаром часами он бегал по холмам и берегам реки в Наиссе, готовясь к тому дню, когда наступит суровая пора военной подготовки.

В казарме после пробежки они успели только ополоснуть водой лица и тела — солдаты у длинного корыта, протянутого вдоль стены казармы, а будущие командиры — над медными тазами в своих кубикулах. Потом они толпой повалили в триклиниум — если столь просторный зал можно было назвать просто столовой — и с жадностью проглотили обильный завтрак, поскольку в полдень они получали только корку хлеба, немного сыра и фруктов.

После завтрака наступили нескончаемые часы маршировки: вперед, назад — так они учились двигаться в строю, не мешая друг другу. За этим последовали упражнения в метании дротиков и в обращении с франциской — устрашающим боевым топориком, введенным в военный обиход франками (отсюда они и получили свое название). Это грозное оружие, которое либо ловко метали опытные воины, либо просто использовали как боевой топорик, сперва наносило огромный урон тесно сплоченным рядам римских легионов в первых войнах с галлами. В основном по этой причине легионы теперь сражались в гораздо более рассредоточенных порядках, а щиты их, или скутумы, стали делать в форме полуцилиндров, чтобы лезвие лишь скользило по их поверхности.

В одном из этапов подготовки учились владеть пилумом и гладиусом. Первое представляло собой метательное или ударное копье выше человеческого роста, второе — меч длиной от кончиков пальцев до локтя, с широким тяжелым клинком. Пилум в руках сильного воина, метал он его или наносил колющий удар, мог пробить самую крепкую броню, а клинок гладиуса в ближнем бою мог отсечь руку или ногу.