Чудо - [34]

От этого сравнения Либ передернуло.

– Она всего-навсего маленькая девочка.

От пламени свечи в руке Уильяма Берна его волосы засияли медным блеском.

– Предупреждаю вас, мэм: я разобью лагерь у нее под окном. Буду скакать по-обезьяньи, прижмусь носом к стеклу и стану корчить рожи, пока ребенок не попросит впустить меня в дом.

– Вы этого не сделаете.

– Каким образом вы предполагаете остановить меня?

Либ вздохнула. Как ей хочется лечь спать.

– Сама отвечу на ваши вопросы, вас это устроит?

– Все вопросы? – Молодой человек скривил рот.

– Разумеется, нет.

– Тогда мой ответ «нет», – ухмыльнулся он.

– Делайте что хотите, – ответила Либ. – Я задерну занавески. – Поднявшись еще на две ступени, она добавила: – Если будете досаждать нам и мешать проведению надзора, то навредите своей репутации и принесете газете сомнительную славу. И без сомнения, навлечете на себя гнев комитета в целом.

– Вы знакомы с вашими нанимателями?! – раздался хохот парня. – Это отнюдь не гневный пантеон богов, вооруженных громами и молниями. Врач-шарлатан, падре, трактирщик и несколько их дружков, вот и весь ваш комитет.

Либ пришла в замешательство. Макбрэрти утверждал, что в комитет входят важные люди.

– Остаюсь при своем мнении, – сказала Либ, – от меня вы узнаете больше, чем от О’Доннеллов, которых намерены изводить.

– Отлично! – Берн смерил ее взглядом светлых глаз.

– Тогда завтра днем?

– Прямо сейчас, сестра Райт. – Он рукой поманил ее вниз.

– Уже почти десять, – запротестовала Либ.

– Мой редактор спустит с меня шкуру, если я не пришлю со следующей почтой что-нибудь стоящее. Ну пожалуйста! – В его голосе было что-то мальчишеское.

Чтобы покончить с этим, Либ спустилась по лестнице и села за стол.

– Что у вас там? – кивнула она на его заляпанную чернилами записную книжку. – Гомер и Платон?

Берн с кривой улыбкой перелистывал свои записи:

– Разнообразные мнения попутчиков, которым сегодня было отказано в приеме. Целитель из Манчестера, намеревающийся вернуть девочке аппетит наложением рук. Какое-то медицинское светило, гораздо более меня разгневанное тем, что его отвергли.

Либ поморщилась. Последнее, что ей хотелось бы обсуждать, – доктор Стэндиш и его рекомендации. Ей пришло в голову, что, если журналист не видел вечером у Райана дублинского врача, значит Стэндиш сразу после осмотра Анны укатил в столицу.

– Одна женщина предложила купать девочку в масле, чтобы какая-то его часть могла проникнуть в организм сквозь поры, – сказал Берн. – А некий мужчина уверял меня, что его кузен из Бостона достиг заметных результатов с магнитами. – (Либ тихо рассмеялась.) – Что ж, вы заставляете меня собирать все по крохам. – Берн снял колпачок с ручки. – Так зачем нужна вся эта таинственность? Что же вы помогаете О’Доннеллам скрыть?

– Напротив, для обнаружения обмана этот надзор проводится со всей возможной тщательностью, – ответила она. – Ничто не должно отвлекать нас от наблюдения за каждым движением девочки, чтобы увериться в том, что она не принимает пищу.

Берн перестал писать и откинулся на спинку скамьи:

– Довольно варварский эксперимент? – (Либ сжала губы.) – Предположим, озорница каким-то образом украдкой получала пищу с самой весны, – продолжал Берн, и в этой деревне фанатиков его реализм воспринимался с облегчением. – Но если ваш надзор столь безупречен, это означает, что Анна О’Доннелл не ест уже три дня.

Либ с трудом сглотнула. Именно этого она начала опасаться, но не хотела признаваться в этом журналисту.

– Не думаю, что он настолько безупречен. Полагаю, что во время дежурства моей сменщицы… – Неужели она действительно собирается безосновательно обвинять свою коллегу? Либ вовремя остановилась. – Надзор проводится на благо Анны, чтобы освободить ее из пут обмана.

Безусловно, Анна стремится вновь стать обыкновенным ребенком, так ведь?

– Заставляя ее голодать?

У этого малого такой же аналитический ум, как у Либ, и более жесткий.

– «Надлежит проявить твердость, чтобы быть добрым», – процитировала Либ.

Берн узнал цитату:

– Гамлет убил троих или пятерых, если принять в расчет Розенкранца и Гильденстерна.

Невозможно состязаться по уму на равных с журналистом.

– Если Анна начнет слабеть, они выскажутся открыто, – настаивала Либ, – родители, горничная, тот, кто за этим стоит. Еще и потому, что я запретила собирать с посетителей пожертвования.

– Высказаться открыто, – поднял брови Берн, – взять на себя вину и предстать перед судом за мошенничество?

Либ не подумала о криминальной стороне этого дела.

– Что ж, рано или поздно голодный ребенок дрогнет и признается.

Но, говоря это, Либ с ужасом поняла, что больше этому не верит. Анна неподвластна голоду.

– Мне пора спать, мистер Берн. – Либ вскочила на ноги.

Он разгладил свои волосы:

– Если вам действительно нечего прятать, миссис Райт, тогда впустите меня, чтобы я сам увидел девочку – минут на десять, – и в следующей статье я осыплю вас похвалами.

– Мне не по душе ваш торг, сэр.

На этот раз он отпустил ее.

Вернувшись в комнату, Либ пыталась уснуть. Эти восьмичасовые смены нарушали естественный ритм организма. Она выбралась из вмятины в матрасе и взбила подушку.