Чудо - [7]

– Что здесь происходит? – спросил я у проводника, который оказался рядом со мной.

– Говорят, знамение.

– Какое знамение?

– Говорят, огненный Христос вознесся. И это. Сиял в ночи.

– А вы сами видели?

– Нет, все быстро произошло. Я в этот момент в купе был. И это. Видел только вспышку под дверью. А когда выскочил, лес начался.

Я тогда посмотрел в черное небо и задумался, как именно мне рассказать о происшедшем Борису Андреевичу. Если я скажу, что сам не видел, он решит, что это все коллективное помешательство. А если скажу, что видел своими глазами, то он и меня причислит к сумасшедшим. Или нет? Или начнет сомневаться? Я всерьез задумался, что должно произойти, чтобы такой человек, как Борис Андреевич, в чем-то усомнился. Или чтобы он по-настоящему поверил, что чудо возможно. Ведь, что бы он ни говорил, я точно знал, что он воспринимает все вокруг примерно как даосский монах, то есть не всерьез. И чудо-Разлом, и потенциальная смерть Писателя, и разговор с президентом. Все это были декорации его внутреннего театра, где работало только одно правило. Все, что неинтересно – должно быть уничтожено. Как дети, лишенные игрушек, начинают фантазировать и играть с любым предметом или со своей рукой, делая их интересными для себя, так и Борис Андреевич делал мир вокруг себя интересным. Я это понимал. И понимал, что знамение только тогда окажется для него реальным и он в него поверит, когда оно станет ему интересно.

– Ну, рассказывай, Клавдий. Я уже прочитал в Твиттере, что тут знамение случилось, пока ты выходил за дверь. Жаль, фотографии нет. А ты сам видел что-то?

– Да, Борис Андреевич, видел. Преимущественно черное небо. Огненный Христос, к сожалению, ко мне не снизошел. Но многие в вагоне видели, и теперь, вон, молятся.

– Ты как-то скептически настроен. Завидуешь тем, кто увидел?

– Наверное, завидую, – сказал я.

Мне хотелось говорить, слова распирали меня изнутри, но я сдержался. Еще полчаса Борис Андреевич с удовольствием зачитывал мне выдержки сообщений из социальных сетей, потом новости на эту тему. Все это его почему-то крайне веселило. И я не мог понять, почему.

На станции нас ждал лагерь паломников и машина. До оцепления Разлома оставался еще час езды, но мы решили не торопиться и поехать туда утром, а пока перекусить. Писателя мы не стали спрашивать, но он, похоже, тоже был не против. Самый дорогой ресторан в городе находился на холме и назывался «Хвост Хиттина».

Еще в купе Борис Андреевич облачился в национальный костюм своих месопотамских предков. Среди паломников, странное дело, он не бросался в глаза, а в ресторане из-за восточного интерьера Бориса Андреевича вообще можно было принять за человека в костюме аниматора или менеджера заведения. Сам шеф, судя по всему, чувствовал себя в нем очень комфортно, важно улыбался, довольно щурился или недовольно хмурился и требовал к себе особого отношения.

Несмотря на поздний вечер, в ресторане почти не было свободных столов. Состоятельные горожане составляли, похоже, только половину клиентов. По виду остальных можно было определенно предположить гостей из столицы. Несколько лиц мне показалось знакомыми, а одного я знал заочно. Это был сотрудник протокола, по всей видимости, посетивший районный центр не с праздным любопытством. Знакомый аромат региональной конференции с участием первых лиц поселился в этом захолустье. Были тут и журналисты, и всякие разновидности политической синекуры.

Борис Андреевич, в отличие от меня, по сторонам не смотрел и, судя по всему, испытывал теперь только одно чувство. Точнее, предчувствие. Удобно расположившись за столом, он жадно потер ладони, мысленно говоря «ну-с». В меню он заглядывать даже не стал, а просто властным жестом подозвал официанта и заказал блюда на всех троих. Писатель попытался принять участие, но Борис Андреевич не дал ему такой возможности.

Довольно скоро на нашем столе появились все составляющие региональной гастрономической роскоши, и Борис Андреевич быстро захмелел и еще больше повеселел. Я пытался предостеречь его от необдуманного поведения, но мои предостережения мгновенно таяли в бурлящем котле его набирающего обороты пира духа. Наконец шеф впал в обычное для него состояние алкогольного экстаза и начал бросать косые воровские взгляды на окружающих. Он уже был готов встать и пойти к соседнему столу, но случилось неожиданное.

– Боря, я знаю, что люди твоей профессии не разговаривают с народом, – начал Писатель, – но представь, каким бы ты был чудесным проповедником.

– Хм, – издал неопределенного смысла звук Борис Андреевич.

– Только подумай, каким ты можешь быть чудесным оратором. Да что уж там, сам Гитлер бы позавидовал. Если бы, конечно, услышал твою речь.

– Да, пожалуй, – мурлыкнул шеф, – я, конечно…

– Ну, так почему бы тебе не попробовать? Ты посмотри, где мы. Тут на каждом углу сегодня проповедники и бродячие мессии. Тебя даже не примут за сумасшедшего.

– Попробовать? – удивился шеф. – Прямо сейчас? – Он еще раз, но как-то по-новому осмотрелся. – Да, надо попробовать, конечно, – добавил он нерешительно.

– Давай, Боря. Не дрейфь! Ты ж Цицерон во плоти.