Чудные зерна - [24]

Вот как-то по осени губернатор к исправнику на охоту собрался — у того в тайге займище, дачею называлось. Прикатит губернатор с дружками, а то и со своей губернаторшей — неделю пальба по тайге, а в даче вечером гулеванье. Так и в этот раз. Губернаторша вперед мужа укатила, губернатор чуток с делами замешкался. А тут чиновник большой нагрянул из Питера.

— Так, мол, и так, ваше превосходительство, жалуются на твоё протеже, да не мужичьё, люди все именитые. Да еще караулы будто на мостах выдумал.

Губернатор руками развёл: дескать, от рвения к службе — усердие, а что поклеп на исправника, так это от зависти. У Христа и то недруги были. А караул — для порядку.

И тут же разговор о другом повел:

— Труды, мол, трудами, а мы лучше сами к нему прокатимся; угодья хорошие там, охота отменная. Жена моя уж второй день у Андрей Власыча.

В общем, сговорил чиновника. Однако наперёд отправил ганца к исправнику; жди, мол, завтра прибудем с ревизией. Жгучин-Жучин и повелел караульным ни с кого проездных да пошлин не брать.

Егор в тот день через мост ехал, ему и выболтали, что большие гости едут к исправнику. Задумался он, вскоре собрал друзей-ямщиков по тому числу, сколь караульных на мосту было, и обсказал свои мысли, а ямщики рады другу помочь — сами от исправника натерпелись. Повёз он их через мост, бутыль большущую караульным отдал и дальше с друзьями направился. Версты не проехали, поворотили обратно. Глядят — караульные в караулке валяются: то ли пьяные, то ли сонные. Постаскивали мужики с караульных мундиры, на себя натянули и в караул встали.

Вскоре губернатор с чиновником катят, глядят — караульные во фрукт вытянулись. Губернатор осклабился, рукой было к виску потянулся:

— Молодцы, солдатушки!

Да один-то вдруг лошадей под уздцы, Егор это был:

— А проездные платить будет кто?!

Побагровел губернатор, глазищами закрутил:

— Вы что, сучьи дети, приказа не знаете!!!

А Егор ему:

— Как же не знам — со всех проезжающих плату берём, а кто супротив, того бить велено! — И махнул рукой: — Лупи окаянных! Их благородие, господин исправник, нам всё разрешат!

Мужики к коляске кинулись. Губернаторский кучер с перепугу деру в тайгу, а у чиновника с губернатором резвости не хватило, глазом не успели моргнуть, как на землю стащили. Да поняли вовремя — лучше не перечить: чем тумаков получить али вовсе жизни лишиться — что в бумажниках было, все отдали. Отпустили их мужики, те не стали кучера дожидаться, погнали в большое село к исправнику, а как из виду-то скрылись, мужики мундиры скинули, на спящих караульных напялили и по домам скорей разошлись.

А губернатор как прикатил, исправниковы прихвостни и залепетали, что их благородие с её превосходительством на даче вашего превосходительства дожидаются. Губернатор нахмурился, в тайгу везти приказал, там и застал супругу с молодым полюбовником. Хоть племянник, а все же обидно — рогоносцем на всю губерню прославят. Куда подале в глухоманно село решил посадить. А чтоб чиновника ублажить, к вечеру сам караульных взялся допрашивать. Те отрезвели, не поймут, об чём разговор, будто память отшибло. А губернатор к лицам приглядывается и сам не признает никого.

— Кто такие? — стал дознаваться.

И открылось, что арестанты они переодетые.

В другом случае дело замяли бы, однако дознание при столичном чиновнике проходило, потому их обратно в тюрьму, а заодно и исправника под конвоем отправить пришлось.

В народе про то, как арестанты губернатора скараулили, разговоры долго ходили, да многие на нашенских мужиков глазом косили: у Егора и дружков его деньги вдруг немалые появились, а откуда — не сказывали. И купец Настасью за ямщика вскоре отдал. А на свадьбе-то объявил:

— Теперь, мол, спокоен за дочь — с таким ухарем не пропадет!

Ямщикова охота

В притрактовых сёлах извозом многие промышляли — у каждого лошадёнка-две, а коли хозяйство крепкое, и тройку держали. Ямщики друг перед другом хвастали;

— Мои жеребцы — огонь!

— А у меня зато — тяговые!

Однако лучшие-то у Петра Крутоярова были, ямщики про него говорили:

— Слово знает!

Пётр не отказывался:

— Ямщику без слова нельзя.

Бывалоча, с жеребцом необъезженным мужичонко совладать не могёт: ругается; бичом коня хлещет. А Пётр увидит, крикнет:

— Дай-ка я спробую!

Подойдёт, рукою коня погладит и шепнет ему. Жеребец ушами поведёт, глазами — мырг-мырг и, словно телок, губами к парню потянется. А Пётр скажет:

— Беречь коня надобно!

Удивится мужик:

— Ишь, какой жалостливый! Поди, сам готов в сани запрячься: силушки-то не занимать!

А и такое бывало: воз на гору лошадёнка не может вывезти; он её распряжёт, в оглобли встанет, хомут — на себя и вытянет. Смахнет со лба прядь мокрую:

— Где уж родимой, коли меня вон как прошибло!

Дюжий был: ни пурги, ни чаерезов-разбойников не боялся, а как на охоту за волком — всегда первый. Запряжет своего Каурку в кошевку — санки легкие. Поросёнка в ящике к санкам привяжет, Федю-дружка за вожжи посадит, и гуляют по степным дорогам. Поросёнка трясет, визжит он — волки голодные стаей за кошевкой из околков выскакивают, а Пётр бьет их в упор из двустволки.

Вдвоём-то на такую охоту не всякий выезжать осмеливался; конь выдохнется али споткнется да захромает — одолеют серые, к утру ни коня, ни охотников не останется. Потому и сбивались мужики в три-четыре ружья, да еще топор за кушаком у каждого.