Чудесный источник - [16]

Почему он называет ее про себя Аськой, а не Асей или Асечкой? Он и сам не знает почему. Может быть, потому, что не любит телячьих нежностей, хочет быть грубым мужчиной. Но ведь Валю он не называет Валькой. В Валю он тоже, кажется, немножко влюблен, но как-то совсем иначе. С Валей он давно уже не робеет. С ней ему просто. Она уже не девочка, но еще и не взрослая девушка. А Ася уже совсем взрослая. Не потому ли он и зовет ее для храбрости Аськой?

Так или иначе, но сейчас он не будет унижаться и краснеть перед ней. Он пройдет мимо в нескольких шагах от нее и не оглянется. Аська, конечно, узнает его, сначала растеряется, но потом окликнет. Тогда он обернется и скажет:

«Вот не ожидал! Говорили же, что ты в эвакуации?»

О своем оставшемся без ответа письме он, конечно, промолчит, а если Аська сама заговорит о нем, тогда он пожмет плечами и усмехнется:

«Знаешь, Аська, по правде говоря, я уже не очень-то помню, что там писал тебе. Наверное, какие-нибудь ужасные глупости».

Она должна будет сразу понять, что теперь он совсем не тот, что был в школе.

Ким шел по двору не торопясь, опустив голову, словно он задумался и ему наплевать на то, кто там стоит на крыльце, но сердце у него громко стучало, предупреждая, что Аська вот-вот увидит его, узнает, окликнет. И вдруг он услышал несколько слов, сказанных по-немецки, вздрогнул, поднял голову и увидел немецкого офицера, который шагах в двадцати стоял к нему спиной и с кем-то разговаривал у крыльца. Ким пригнулся и так, пригнувшись, с вскинутым на руку автоматом, замер посреди двора, возле высокого сруба колодца под тесовой крышей на столбах. Немец не оборачивался. Опираясь локтем на перила, он разговаривал с девушкой, сидевшей на ступеньке крыльца. Ким узнал ее по голосу — Аська. У него помутнело в голове: «Так вот она какая!»

И как он еще сумел быстро опомниться?! Мог полоснуть по крыльцу из автомата, всполошить всех немцев в городе, но, взяв себя в руки, он шагнул за сруб колодца и стал пристально глядеть на эту гадину Аську. Ему обязательно нужно было, чтобы она почувствовала на себе его взгляд, посмотрела и увидела его, стоящего за колодцем с автоматом на изготовку, и вскрикнула от страха. Но она не оборачивалась и продолжала болтать с немцем по-немецки.

В открытом окне террасы появилась ее мамаша и что-то сказала, тоже по-немецки. Наверное, услышала, что доченька сделала ошибку в грамматике, и поспешила поправить ее, как и полагается учительнице немецкого языка.

Ким вспомнил, как прошлой весной он стоял тут на крыльце, ожидая, пока мать Аськи вынесет ему тетрадку с его классной работой: она забыла ее дома и велела ему зайти за ней. Тетрадку вынесла не мать Аськи, а сама Аська, и он тогда ужасно смутился, потому что она, заглянув в тетрадку, увидела, какую массу ошибок наделал он в своей классной работе. Плохо у него обстояли дела в школе с немецким языком. А Аська вот запросто разговаривает с немцем.

«Эх ты, гадина, ты, гадина!» — твердил он про себя, скрипя зубами от бессильной злобы, и все ждал, что она обернется, увидит его. Это ему было так необходимо, что в конце концов он не выдержал и, сунув два пальца в рот, свистнул. Сам испугавшись своего пронзительного свиста, он тотчас же рванулся назад, к калитке, выскочил на улицу и помчался к реке; а потом, по пояс в воде перебравшись на тот берег, долго сидел, притаившись в камышах, проклинал Аську и самого себя.

Когда развиднелось, Глеб Семенович сел на коня и снова поскакал на заставы. Вслед за ним поехал не торопясь и Дед со своим штабом, коноводами и связными. Мария Павловна, чтобы не будить Женьку, который спал у костра, приткнувшись к ней головой, подняла его на руки и отнесла в шалаш, уложив там, вышла на дорогу, постояла немного и, не находя себе места, пошла потихоньку, не глядя куда.

Лес менялся: за глухим, темным ельником — светлый березняк или ровный, словно под гребенку подстриженный молодой соснячок; за открытой болотистой низиной, подернутой ползучей паутинкой тумана, — разбежавшийся по холмам дубняк, а за ним — заросли орешника, опушенного понизу папоротником; потом снова ельник, сосняк…

До войны Мария Павловна иногда бывала в этом лесу с мужем и сыновьями — всей семьей ходили они сюда за орехами и грибами. И лес всякий раз казался ей новым, незнакомым; ее всегда удивляло, как люди не боятся заблудиться в этом лабиринте похожих одна на другую лесных дорог, полянок, пригорков, низинок, болот и оврагов. А сейчас она и не заметила, как далеко ушла от лагеря. Она думала о Киме, и все, что вспоминалось о нем, приобретало какой-то особый, значительный смысл, который она сама еще до конца не осознавала.

Как-то Ким спросил ее:

«Мама, правда ведь, что вы с папой были чужие и совсем не знали друг друга? — А потом сказал: — Странно, как это так бывает: были только знакомые, поженились и сразу стали родные, свои!»

Она посмеялась:

«А вот женишься и узнаешь, как это бывает».

Как он тогда покраснел! А давно ли еще спрашивал:

«Кто сильнее: тигр или слон?»

«А бывают такие киты, что могут корабль проглотить?»

«А корову буря может поднять до самого неба?»