Чудесное око; Звезда КЭЦ; Голова профессора Доуэля; Небесный гость - [178]

— Да, парашют целехонек, — заметил Тюменев и посмотрел вверх. — А небо? Что это за небо? Я никогда не видал такого неба. Где же звезды? Где луна Беты? Вместо Млечного Пути широкая, ровная полоса, освещенная зеле-новато-голубым светом. Смотрите, с левой стороны от горизонта до зенита свет довольно яркий, правая сторона в тени. С боков этой широкой полосы видны другие полосы, как будто повыше и ярче освещенные. Голубой свет исходит, очевидно, от Голубого солнца. Но не может же солнце освещать сферу неба, да еще одну только половину, да еще полосами.

— Смотрите! Смотрите! В небе дыра!

Подняв глаза, Тюменев увидел, что в небе, как раз над их головой, действительно имеется кругловатое отверстие.

— Края дыры рваные, бахромой, а с бахромы спускаются какие-то нити, — сказал Савич.

Они помолчали в раздумье. Вдруг Архимед воскликнул:

— Хорошо, что я был осторожен и попробовал «застывшую волну» не рукою, а концом железного прута от поручней. Прут этот теперь и не вытащишь, прямо спаялся с «волной».

— Гм, да, клей. Крепчайший клей. Вот именно.

— А дальше, смотрите, вся поверхность «моря» покрыта какими-то длинными волосами или травою.

При голубом свете, который разгорался все больше, уже хорошо были видны эти «волосы». Каждый «волос» был с палец толщиною у основания, вершина же тонкая и острая, высота — не менее метра. И «море» казалось уже не морем, а беспредельной степью, поросшей «ковылем».

— Итак, мы попали не в воду, а на поверхность степи со странной растительностью. Почва здесь, наверно, глинистая, глина и смягчила удар лучше, чем это могла бы сделать вода. Я же говорил вам, что вода мягка только до тех пор, пока вы с силою не ударитесь о нее. Летчики хорошо знают это, — нравоучительно сказал Тюменев, поворачиваясь к Савичу.

— Вовсе не в глину мы попали, а в какую-то смолу, может быть, от наших сосновых досок, о которых вы говорили, — не уступал Савич.

— Клей — непонятная случайность. Кстати, о клее. «Волосы» не клейки, Архимед?

— Нет, дядюшка. Я пробовал рукою, не клейки, но имеют зубчики, и, если провести рукою сверху вниз, можно обрезаться, как осокой. Нужно быть осторожным. — Архимед нагнулся, протянул руку, схватил один «волосок», притянул к гидростату и отпустил. «Волосок» отклонился назад, как пружина.

— Действительно, этот «волосок» похож на китовый ус. Итак, мы можем безопасно сойти на землю. Гоп! — Тюменев прыгнул с мостика через наплыв, но каблуком левого ботинка попал в клей и тотчас приклеился. Беспомощно задергал он ногой, но ничего не помогло.

Архимед и Савич прыгнули на землю более удачно и, ухватив профессора за руки, начали тянуть изо всей силы, как «дедка репку».

— Стойте! Вы меня оторвете, а нога останется в клею, — взмолился Тюменев.

Но осталась в клею не нога, а каблук, он щелкнул и оторвался.

— Фу! Ну и клей. В такой упадешь — пропадешь. Но все-таки, куда мы попали? А?

Вдруг между «небом и землею» начали струиться ручьи синего света. Синие клубки и ленты запрыгали, зазмеились на прутьях разрушенных поручней, сами прутья загудели, синие комочки, с легким треском, начали перескакивать от Тюменева к Архимеду, от Архимеда к Савичу. Концы пальцев засветились.

Скоро синие светящиеся ручейки и комочки словно растаяли в голубом свете.

— Идем осматривать наши новые владения! — воскликнул Тюменев и зашагал по необъятной прерии, густо утыканной «хлыстами». Почва медленно поднималась и опускалась.

— Здесь, кажется, существует хроническое землетрясение, — сказал Савич, едва поспевая за Тюменевым.

Через полчаса быстрой ходьбы путники подошли к тому краю, который казался горизонтом с темной каймой над ним, если смотреть на него, стоя возле гидростата.

В этот момент половина небосклона ярко осветилась великолепным сапфировым светом, а на другой половине небосклона заиграл рубиновый луч. Неосвещенные места казались серебристо-серыми с фиолетовым оттенком.

— Что за красавица эта Бета! — с восхищением воскликнул Тюменев.

— Да, изумительно красивое зрелище, — сказал Архимед.

— Видали вы что-нибудь подобное? — печально проговорил Савич. — Смотрите. Брюки разорвал. Как ножом разрезала трава проклятая.

Тюменев стоял на краю «горизонта» и смотрел вверх, вниз, вдаль. Он видел неизмеримо большие полотнища, уходящие в одну сторону и «этажами» нависающие одно над другим. На расстоянии сотни метров виднелся заостренный конец одного такого полотнища. Все они медленно колебались.

— Ну-с, друзья мои, надеюсь, вы поняли, куда мы попали?

— На планету Бета, если не ошибаюсь, — сказал Савич.

— И эта планета, кажется, вся состоит из каких-то оболочек, как кочан капусты, — с улыбкой добавил Архимед.

— Вот именно, как кочан капусты, — согласился Тюменев. — И все это в высшей степени странно.

— В конце концов, мы упали не в море и не в степь, а, кажется, на вершину леса, — сказал Архимед.

— Пожалуй, что так. Но какой это странный лес. Он напоминает огромные подводные водоросли, только эти еще более гигантских размеров. — Тюменев рассмеялся. — Выходит, что мы стоим на листе. Ну, что же, эта гипотеза хорошо все объясняет. Во-первых, — и он загнул палец на левой руке, — почему мы ощутили ряд ударов при посадке? Потому что эти гигантские листья упруги и чрезвычайно эластичны. Мы пробили гидростатом несколько листов и, кажется, в пятом застряли. Вот откуда, — и Тюменев продолжал загибать пальцы, — и «дыра в небе». Застывшая волна, наплыв «клея» — это, очевидно, сок растения. Того же происхождения и нити, свисающие с «неба» по краям дыры.