Чудеса Антихриста - [92]

Слова не могут достаточно выразить ее чувства, она берет его руку и целуете ее.

Он позволяете ей сделать это и не шевелится. Лицо, его бледнеет и становится каким-то ясным, прозрачным. Ей вспоминаются слова Гандольфо, что Гаэтано был так бледен, что лицо его, казалось, светилось.

Он не прерывает ее. Она рассказывает ему о железной дороге, перечисляет чудеса. Иногда он взглядывает на нее. Его глаза сияют. Он не смеется над ней.

Она мысленно спрашиваете себя, что с ним происходит. У него такой вид, как будто она не говорит ему ничего нового. Он словно знает все это. Неужели же он испытывал ту же любовь, что и она к нему? Неужели ее чувства связаны со всеми его благороднейшими чувствами? Была ли и она тоже двигательной силой в его жизни? Быть может, она побудила его к искусству? Она заставила его полюбить бедных и гонимых? Неужели и теперь у нее есть сила дать ему почувствовать, что он художник, апостол, что для него нет ничего недостижимого?

Но так как он продолжает молчать, ей приходит мысль, что он не хочет связывать себя с ней. Он любит ее; но он хочет оставаться свободным человеком. Он понимает, что она не может быть женой социалиста.

Кровь бросается ей в лицо. Быть может, он думает, что она умоляет его о любви.

Она рассказала ему почти уже про все, что случилось в его отсутствие. Теперь она вдруг прерывает свой рассказ.

— Я любила вас, — говорит она, — я всегда буду любить вас, и мне хотелось бы, чтобы вы еще раз сказали, что любите меня. Мне легче будет тогда перенести разлуку.

— Разлуку? — переспросил он.

— Разве я могу быть вашей женой? — говорит она, и голос ее дрожит от скорби. — Я не боюсь, как прежде, вашего ученья, я не боюсь ваших бедняков, я бы тоже хотела осчастливить мир. Но я верующая! Как могу я жить с вами, если вы не будете в этом следовать за мной? Или, быть может, вы будете соблазнять меня в неверие? Тогда весь мир умрет для меня. Все потеряет для меня смысл и значение. Я буду несчастным, ограбленным человеком. Поэтому мы должны расстаться.

— В самом деле! — Он оборачивается к ней, и глаза его горят негодованием.

— Уходите, — тихо произносит она. — Я сказала вам все, что хотела сказать. Я бы желала, чтобы вы тоже что-нибудь сказали мне. Но, может быть, так будет лучше. Не будем делать нашу разлуку тяжелее, чем это нужно.

Гаэтано одной рукой крепко обхватывает ее за руки, а другой обнимает ее за голову. И он целует ее.

Надо же быть такой безумной, чтобы думать, что теперь что-либо на свете может разлучить их.

IV. Царство мое лишь на земле.

Когда она была маленькой, народ говорил: «Она будет святой, она будет святой!»

Ее звали Маргарита Корнадо. Она жила в Джирдженти, которое лежит в южной части Сицилии в области рудников. Когда она была ребенком, отец ее работал в рудниках. Но потом он получил маленькое наследство и мог оставить работу.

На крыше дома Маргариты Корнадо в Джирдженти была устроена маленькая узкая терраса. К ней вела узкая крутая лесенка, а на террасу приходилось почти вползать в низенькую дверку. Но всё-таки стоило труда туда подняться. С террасы видны были не только крыши, оттуда открывался вид на весь город со всеми шпицами и башенками церквей. И все эти фасады и башни казались кружевом с узором статуй, лоджий и сверкающих балдахинов.

А дальше открывался вид на широкую равнину, спускающуюся к морю, и на горы, окаймляющие равнину. Равнина отливала красным цветом, море было ярко — голубое, а горы — желтые. Это была сказочная картина, пестреющая богатыми, яркими красками.

Но взорам открывалось отсюда еще многое другое. По всей долине были рассеяны старинные храмы, развалины древних стен и какие-то старинные башни. Это был целый мир сказок и легенд.

В детстве Маргарита Корнадо почти целые дни проводила на этой террасе. Но она никогда не любовалась роскошным видом. Она думала совсем о другом.

Отец часто рассказывал ей о жизни в рудниках, где он работал. И, сидя на открытом воздухе на террасе, Маргарита Корнадо непрестанно думала о темных подземных переходах и мрачных шахтах.

Она не переставала думать о всех ужасах, царящих в рудниках, больше же всего ее тревожила мысль о детях, которые таскают руду из глубины на поверхность. «Маленькие тележки», как их называли. Это название не выходило у Маргариты из головы. «Бедные, бедные маленькие тележки, маленькие рудничные тележки!»

Каждое утро отправлялись они в шахты, каждая к своему рабочему. Наколов достаточно руды, он накладывал ее в корзину, и «рудниковая тележка» отправлялась с ней наверх. Иногда их встречалось несколько в длинных темных коридорах, они образовывали целую цепь и начинали петь.

«Пройден уж один путь в поту и муке!

Осталось еще девятнадцать в тяжелый день».

Выйдя наверх, они высыпали руду из корзин и сами бросались на землю, чтобы передохнуть минуту. Многие тащились к лужам сернистой воды и жадно пили вонючую воду.

Но скоро они должны были снова спускаться и собирались все вместе у входа в шахту. И, спускаясь, они кричали:

— Господи Боже мой, сжалься над нами и помилуй нас!

С каждым новым подъемом пенье «маленьких тележек» становилось все печальнее.