Чудеса Антихриста - [89]

Стоит ли большая агава на своей скале? Нет, агавы больше нет. Она заглохла, и ее срубили. А каменная скамья на повороте развалилась. Ему жаль скамью, здесь так хорошо было отдыхать. А на зеленой лужайке под миндалевыми деревьями они выстроили сарай. Теперь уж нельзя будет валяться на цветущем клевере. Он трепещет на каждом шагу. Что ждет его дальше?

Он так взволнован, что может расплакаться, если хоть одна нищая, старуха умерла за время его отсутствия.

Нет, он не думал, что возвращение так растрогает его. Он всего несколько недель назад вышел из тюрьмы, и оцепенелость и апатия еще не вполне покинули его. Он не знал даже, стоит ли ему возвращаться на родину. Любимая женщина умерла. Было бы слишком ужасно снова тосковать по ней. Он в нерешительности провел несколько дней, все откладывая отъезд. И, наконец, он решил, что должен вернуться к своей старой матери.

И, когда он вернулся, то понял, как он тосковал все эти годы по каждому камешку, по каждой травке.

Как только он вошел в лавку, донна Элиза подумала: «Теперь я должна поговорить с ним о Микаэле, может быть он еще не знает, что она жива».

Но она откладывала это с минуты на минуту, ей хотелось побольше побыть с ним одной, а к тому же она боялась причинить ему боль и страдание, упомянув имя донны Микаэлы. Ведь донна Микаэла не выйдет за него замуж, она тысячу раз говорила это донне Элизе. Она хотела освободить его из тюрьмы; но она не может быть женой неверующего.

Только полчаса хочет донна Элиза побыть одна с Гаэтано, только полчаса!

Но и такого короткого срока не дают ей посидеть с ним, держа его за руку и закидывая тысячью вопросов. В Диаманте уже разнеслась весть об его возвращении. Вся улица полна народа, все хотят видеть его. Донна Элиза заперла двери, она знала, что им не дадут ни одной минуты покоя, как только они найдут его. Но это не помогло. Они стучали в окна и двери.

— Дон Гаэтано! — кричали они, — дон Гаэтано!

Гаэтано, улыбаясь, выходит на лестницу. Толпа кидаете шапки и кричите «ура». Он сходит к толпе и обнимает всех по очереди.

Но им этого мало. Он должен стать на лестницу и сказать им речь. Он должен рассказать им, что он вытерпел в тюрьме.

Гаэтано смеется и поднимается на лестницу.

— Тюрьма, — говорите он, — что говорить о ней! Я каждый день получал похлебку, а этого не может сказать каждый из вас.

Маленький Гондольеро махает шапкой и кричит:

— Теперь в Диаманто гораздо больше социалистов, чем когда вас увезли, дон Гаэтано!

— А как же может быть иначе? — смеется Гаэтано. — Все должны стать социалистами! Разве социализм что-нибудь дурное или страшное? Социализм — это идиллия, мечта о собственном очаге и свободном труде; каждый человек с детства мечтаете об этом и стремится к этому. Вся земля полна…

Он внезапно обрывает свою речь, потому что взгляд его упал на летний дворец. На одном из балконов стоит донна Микаэла и смотрит на него.

Он ни секунды не верит, что это галлюцинация или привидение. Он ясно видит, что она действительно жива. Но вот именно поэтому… И к тому же тюрьма подточила его силы, его нельзя считать за вполне здорового человека…

Ему страшно досадно, что он не может держаться на ногах. Он хватает руками воздух, хочет опереться о притолоку двери; все напрасно. Ноги его подкашиваются, он падает с лестницы и ударяется головой о камень.

Он лежит как мертвый.

Его поднимают, вносят в дом, посылают за фельдшером и доктором, пробуют все средства и прилагаюсь все усилия помочь ему.

Донна Элиза и Пачифика укладывают его в одной из спален. Лука разгоняет народ и караулить у его запертой двери. Донна Микаэла вошла вместе с толпой. Ей-то не следовало оставаться здесь. Лука видел, что Гаэтано упал, как подстреленный, увидя ее.

Приходит доктор и пробует привести Гаэтано в чувство. Это ему не удается, Гаэтано лежит как мертвый. Доктор думает, что, падая, он сильно ушиб голову. Он не ручается за его жизнь.

Обморок сам по себе не опасен, но его беспокоит удар толовой о каменные ступени.

В доме царит большая суетня. Изгнанной толпе ничего не оставалось, как стоять, прислушиваться и ждать.

Так стоят они целый день перед домом донны Элизы. Тут стоят донна Кончетта и донна Эмилия. Они не особенно ладят между собой, но сегодня они стоят рядом и плачут.

Много тревожных глаз, не отрываясь, смотрят на окна донны Элизы. Маленький Гондольеро и старая Ассунта с соборной паперти и старик столяр стоят здесь целый день, не чувствуя усталости. Так ужасно думать, что Гаэтано умрет теперь, когда его снова вернули им.

Пришли и слепые, словно ожидая, что он может вернуть им зрение, и все бедняки Джерачи и Корвайи толпились здесь, ожидая вестей о своем молодом господине, последнем Алагона.

Он желал им добра и он обладал большой силой и властью. Только бы он остался жив…

— Господь отнял от Сицилии свою руку, — говорили они. — Он дает погибнуть всем, кто хочет помочь народу.

Весь день и вечер и даже ночь стоит народ у дома донны Элизы. Около двенадцати часов донна Элиза отиирает двери и выходит на лестницу.

— Ему лучше? — раздаются вопросы.

— Нет, ему не лучше!

Все смолкают; наконец, раздается отдельный дрожащий голос.