Чудеса Антихриста - [28]

Во время первого часа, пока еще не все знали, что колокола звонят сами собой, все замечали, что капли дождя падают в такт со звоном колоколов и что у говоривших в голосе звучали металлические ноты. Заметили также, что невозможно было играть на мандолине или гитаре, потому что колокола сливались с музыкой или заглушали ее, и нельзя было читать, потому что буквы раскачивались, как языки колоколов, а слова получали голос и сами собой произносились вслух.

Вскоре стало невыносимо видеть цветы на длинных стеблях, потому что казалось, что они раскачиваются взад и вперед. И парод жаловался, что вместо аромата они издавали звон.

A некоторые утверждали, что туман, наполнявший воздух, колыхался в такт с колоколами, и они говорили, что маятники на часах качались тоже им в такт и так же двигались люди, зыходившиѳ на улицу.

И это случилось через два часа после того, как начали звонить колокола и люди еще смеялись над ними.

Но в третий час начало казаться, что колокола звонят еще громче; одни начали затыкать уши ватой, а другие прятать головы под подушки. Но, несмотря на это, чувствовалось, как воздух содрогается от ударов колоколов, и казалось, что замечаешь, как все двигается им в такт. Те, что поднимались на чердаки, слышали ясный и резкий звон, словно доносящийся с неба; а те, что спускались в погреба, слышали его таким сильным и грозным, как будто церковь Сан-Паскале находилась под землей.

И все жители Диаманте были охвачены ужасом, кроме донны Микаэлы, которую любовь охраняла от всякого страха.

Тогда все начали раздумывать, не означает ли что-нибудь, что звонят именно колокола Сан-Паскале. И все начали спрашивать, о чем хочет возвестить святой. У каждого была своя забота, и каждый думал, что Сан-Паскале предсказывает именно ему что-нибудь ужасное. И каждый вспоминал поступки, тяготевшие на его совести, и думал, что Сан-Паскале этим звоном навлекает на него возмездие.

Но, когда и к полудню колокола все еще продолжали звонить, никто больше не сомневался, что Сан-Паскале возвещает Диаманте такое несчастье, что можно по меньшей мере ожидать, что в течение года вымрут все жители.

Прекрасная Джианнита пришла испуганная и плачущая к донне Микаэле и жаловалась, что звонят колокола Сан-Паскале!

— Боже мой, Боже мой, пусть бы это был всякий другой святой, а не Сан-Паскале! Он сидит там наверху и видит, что нам грозит что-то ужасное, — говорила Джианнита. — Туман не мешает видеть ему так далеко, как ему хочется. Он видит, что вражеские суда приближаются по морю. Он видит, что из Этны поднимается облако пепла, которое упадет на нас и засыплет нас на смерть.

Но донна Микаэла смеялась и думала, что она-то знает, о чем звонит Сан-Паскале.

— Это похоронный звон — для чудных миндалевых цветов, которые все осыплются от дождя, — говорила она Джианните.

Никто не мог внушить ей страха, потому что она думала, что колокола звучат только для нее. Они баюкали ее в мечтах. Она тихонько притаилась в музыкальной зале, полная глубокой радости. A все люди вокруг нее были преисполнены страха, беспокойства и тоски.

Невозможно было спокойно заниматься своим делом. Нельзя было думать ни о чем другом, как о том великом ужасе, который предсказывал Сан-Паскале.

Нищим подавали милостыню, какой они еще никогда не получали; но бедняки не радовались ей, так как не надеялись пережить следующий день. И священники не радовались, хотя церкви были полны народа, они целый день должны были принимать исповедь кающихся, и число приношений перед алтарем святого все возрастало.

Не радовался и писец Винченцо да-Лоццо, хотя вокруг его стола в лоджии ратуши теснился народ и каждый охотно платил ему сольдо, только бы успеть написать в этот последний день прощальное слово далеким близким.

Невозможно было давать уроки в школах, так как дети плакали все время. Но в полдень пришли матери с окаменевшими от ужаса лицами и увели детей с собой, чтобы быть вместе, если что-нибудь случится.

Точно так же выпал свободный день и на долю учеников портных и сапожников. Но бедные малые не решались воспользоваться своей свободой, а оставались в мастерских и ждали.

И после полудня звон все еще продолжался.

Тогда старый привратник при дворце Джерачи, — где теперь жили только нищие, да и сам сторож был нищий, одетый в жалкие отрепья — надел на себя светло-зеленую бархатную ливрею, которую он надевал только в праздничны дни и в день рожденья короля.

И всякий, кто видел его у ворот в этой пышной одежде, леденел от ужаса, потому что каждый понимал, что старик ждет приезда такой важной гостьи, как смерть.

Было ужасно, как люди пугали друг друга.

A бедняк Торино, бывший прежде человеком состоятельным, переходил от дома к дому и кричал, что пришло время, когда все, кто обманывал его и довел до бедности, получат наказание. Он заходил в каждую лавку на Корсо, стучал кулаком по прилавку и клялся, что теперь все в городе получат по заслугам, потому что все они помогали обманывать его.

И так же было страшно то, что приходилось слышать в café Europa. Там из года в год сидели за карточным столом одни и те же четыре игрока, и можно было подумать, что они не могут делать ничего другого. Но теперь они вдруг побросали карты и поклялись, что они никогда больше не прикоснутся к ним, если останутся живы после этого ужасного дня.